– Им просто нравится коверкать на свой английский лад имя французского генерала, – шутливо заметил граф де Вильнёв.

– Ах, граф! Хотя бы вы увольте меня от этих иносказаний, – устало поморщился де Креки.

Они прохаживались по длинной галерее перед Малым залом совещаний, ожидая приглашения войти. Это само по себе раздражало, а доносившийся отовсюду шум голосов и весёлая музыка ещё больше подогревали растущее недовольство герцога.

– Англичанам вряд ли доступно понимание, что значит на самом деле пунктуальность, – ворчал де Креки, отмеряя шагами галерею то вширь, то в длину.

– Скорее всего, они настолько озадачены происходящим, что попросту не знают, с чего начать, – не оставлял попытки снизить градус раздражения де Вильнёв.

– А что тут начинать? Мы выдвинули им предложение руки и титула самого родовитого и выдающегося из принцев во всей Европе. Что тут обсуждать?

– Но ведь, кроме нас, то же самое могла предложить и другая сторона, – аккуратно подал мысль о возможной альтернативе де Вильнёв.

– Да неужели? И так, чтобы мы ничего не узнали об этом? И кто же эта другая сторона, позвольте спросить? – лицо де Креки перекосило от мысли, что он и отправивший его в Лондон Мазарини могли упустить из виду нечто столь важное.

– Скажем, это могут быть голландцы, – приподняв бровь, осторожно предположил де Вильнёв.

– Да что вы говорите! – саркастично пропел де Креки и круто развернулся.

Он впился взглядом в потемневшие от времени фигуры людей на картине, изображающей один из самых известных библейских сюжетов. Из-за того, что краски потускнели под толстым слоем потрескавшегося лака, невозможно было разглядеть черты лиц персонажей картины. Но их эмоции были переданы в жестах и позах так живо, что картина казалась реалистичной, и оттого пугала и даже отталкивала.

– Голландцы, господин герцог! Это они, – продолжал свою мысль де Вильнёв. – Я заметил вчера одного молодого человека. С виду его и не отличишь от англичанина, если вы понимаете меня.

– Нет, не понимаю, – холодно ответил де Креки.

– Они – протестанты, – пояснил де Вильнёв. – Но в отличие от наших гугенотов, они совершенно не следят за собой. Одеваются так, словно тридцать лет назад в эту страну перестали поставлять сукно и нити, и с той поры вся одежда шилась только из шерсти. А ещё они с пренебрежением относятся к собственному облику – к лицу, если быть точным.

– Ближе к сути, де Вильнёв! Ближе к делу! – не выдержал де Креки.

– Тот молодой человек следил за нами. Сначала верхом, в дороге. Я заметил, как он всё время ехал немного позади нашего кортежа. Я видел его ещё в Дувре на пристани – недалеко от того места, куда выгрузили наш багаж по прибытии. А потом я видел, как он следовал за нами до самого Лондона.

– За нами следили, и вы только теперь рассказываете мне об этом? Это неслыханное пренебрежение обязанностями, граф! Вы не можете рассчитывать на мою снисходительность, сударь. Даже если бы я промолчал и не высказал вам всё, что я думаю о таких, как вы, ротозеях, тысяча чертей!

Де Вильнёв иронично усмехнулся и наклонил голову набок. Ему хотя бы удалось привлечь внимание к чему-то более важному, чем старые потускневшие полотна.

Де Креки оторвался от созерцания скучного сюжета второй картины, краски на которой, в отличие от первой, не потускнели. Но это являлось единственным её достоинством.

– Странное дело, граф, – сменив тон, проговорил герцог. – Мы находимся в королевском дворце. Но обстановка здесь больше напоминает о вкусах его прежних владельцев – пивоваров. Здесь всё такое обветшалое и навевает тоску. Кажется, будто мы попали в заброшенный склеп.