Затон – примерно там, где заканчивается Уссури перед впадением в Амур – главное место нашего летнего отдыха на протяжении многих лет. Перейдя трамвайную линию, Краснореченское шоссе, огибая какие-то заборы и немногочисленные строения, мы оказывались на территории рэбфлота (о смысле этого аббревиатурного сокращения – Ремонтно-эксплуатационная база флота – мы никогда, как и многие другие, не задумывались). Такой путь в составе дворовой команды я проделывал бесчисленное множество раз, пока волею судеб (к тому времени уже был окончен институт) мы не поменяли место жительства.

Один из таких походов в Затон запомнился на всю жизнь. Лето. Жара. Близнецы братья Горшенины, Сашка Сафронов по кличке Орангутан, Сашка Максимов (Максим), совершивший первую ходку ещё по малолетке, в последствии – профессиональный квартирный вор, так и сгинувший где-то в непроглядной лагерной тьме, кто-то ещё из мальчишек нашего двора и я. Мы до цыплячего озноба плескались в воде, грелись до точки плавления в перегретом песке и опять с наслаждением заныривали в сокровенную прохладу реки. В какой-то странной оптике я вдруг разглядел на берегу свою мать: её лицо, с остановившимся взглядом и какую-то пугающую одержимость во всём её облике… В её руках были мои (!?) штаны и рубаха… И лишь после того, как её глаза выделили меня из общей массы, они приобрели более естественное и знакомое выражение.

Что же произошло? Да ничего особенного. Просто кто-то из мальчишек по-хорошему пошутил. Судите сами: звонок. Дверь открывает мать. Соседский мальчик со словами: «Возьмите, а ваш Саша утонул», протягивает ей мою одёжку. Не берусь оценивать, насколько шутка удалась. Видимо, что-то с чувством юмора… Помнила ли моя еврейская мама как проделала путь от порога дома до берега реки, держа в руках одежду утонувшего сына?

После этого я два раза уже по-настоящему тонул. Но жив, как видите.Не судьба!…

Летние смены в пионерском лагере – обычное дело для тогдашних моих сверстников от 10 до 15. Первые свои лагерные сроки я отчаянно тосковал. И если бы не сестра, то точно бы сбежал. Галя была не только старше, но уже бывалой и дерзкой. А я, что называется, мамин сын, правда, подверженный по обстоятельствам приступам неуправляемого гнева, которого боялись даже пацаны постарше: в ярости (реакция самосохранения малого да слабого) я мог запустить обломком кирпича в голову обидчика. Сестра же запросто могла дать сдачи любому пацану. Её боялись во дворе и, обижая меня, следили, не вышла ли она гулять. Играя с мальчишками старой жестяной банкой в хоккей на замёрзшем льду оврага, она укладывала меня поперек ворот в качестве то ли защитного мата, то ли бревна. Я часто приходил к ней в корпус, что как-то скрашивало беспросветную лагерную тоску.

Дотошный гипотетический читатель, конечно же, помнит мою сентенцию о коллективе, где человека, в первую очередь, «пробуют на зуб». Увы, проба оказывается далеко не всегда высшей или, даже, средней. Хорошо помню ссору с каким-то рыжим пацаном в одну из первых «лагерных» ходок. Обидчика, поначалу показавшимся каким-то маленьким и невзрачным, я сам вызвал на драку. Начало ссоры, как видите, жизнеутверждающее и бодрое, да продолжение – не очень. Преисполненный решимостью проучить наглеца, я вдруг обнаружил, что он не один – вокруг были пацаны, явно признававшие его авторитет. Да и ростом он оказался не таким маленьким, во всяком случае, повыше меня и в плечах покрепче. Уж и не припомню, как и почему я оказался в палате своего отряда – меня ждали на улице неприятности, и нешуточные. Не найдя ничего лучшего, я выбрал худшее – спрятался под чью-то кровать. Ожидавшие на улице пацаны, в поисках вдруг пропавшего