– Ну-с… – толстяк, окинул меня оценивающим взглядом, – вон, ты у нас какой вымахал Максим Кошкин… лейтенант!

– В смысле, у вас? – не понял я.

– Не обращай внимания, – вмешался Михаил Юрьевич. – Палыч, хорош языком чесать, доставай бумагу.

– Ну, бумагу, так бумагу, – он открыл кожаную папку, достал из неё папку бумажную, с надписью дело №793В, шифр 03/01. Развязал тесемки и достал оттуда какой-то листок. Положил на стол и толкнул в мою сторону. Я поймал его, прихлопнув ладонью.

– Что это?

– Разворачивай и читай, – сказал полковник.

Бумажка оказалась свернутым вчетверо, ветхим, потертым на сгибах листком формата А-4, исписанным рукописным текстом. Я вчитался… обалдеть!

– Вслух читай, – скомандовал Михаил Юрьевич.

«Макс, мальчик мой! – стал читать я. – Если ты читаешь эти строки, значит, обстоятельства сложились так, что без твоей помощи не обойтись. Я не хотел привлекать тебя к нашему делу, по крайней мере, на текущем этапе – ты еще слишком молод и неопытен. Но раз письмо у тебя, значит обратиться больше не к кому. Писалось оно давно, на самый крайний случай. Тебе надо будет доставить одну вещь. Если будешь следовать моим указаниям, большого труда, это не составит. По крайней мере, я на это надеюсь!

Обязательно сохрани эту вещь и принеси мне! От этого очень многое зависит.

Удачи тебе!

Твой дядя Марк».

Я поднял взгляд. Они смотрели на меня глазами по полтиннику, словно приведение увидели.

– Что?

– На каком языке, это написано? – наконец, спросил Палыч.

– На русском, – я удивился, чего они дурака-то валяют.

– На русском… – повторил за мной Михаил Юрьевич. Они переглянулись, словно не веря моим словам.

– Ну да, на русском… чего я врать, что ли буду? Вот, сами посмотрите!

– Мы смотрели… – кивнул полковник. – И не только мы. Палыч, глянь, чего там.

Толстяк забрал у меня бумагу, некоторое время вглядывался в неё, а потом начал читать, смешно шевеля губами:

– Yo ung kegna o adre yreou aer adgin tsehe nlies ti mneas tath circtancumses hvea deopedvel iucnsh awtayhat ynooucant… и тому подобная ересь, язык сломать можно. Но это хотя бы латиница. А ты Миша, что видишь? – он отдал листок полковнику.

– Иероглифы какие-то… – брезгливо поморщился Михаил Юрьевич. – Не знаю… японские, китайские?

В кабинет зашла Ниночка, принесла запотевшую бутылку «Нарзана» и бумажный стаканчик.

– Ты святая! – воскликнул Палыч, отдирая пробку с пшикнувшей бутылки. Налил полный стакан и приник, громко булькая горлом.

Ниночка мимолетно улыбнулась, собираясь переместиться за пределы кабинета.

– Погодь, – сказал полковник и протянул ей листок, – вот прочти вслух, а то товарищ лейтенант нам не верит.

Референт послушно взяла бумагу.

– Разъе… зае… заху… – глаза у неё округлились, – фу, какая гадость… товарищ полковник, разрешите, я не буду это читать, здесь сплошные матюки!

Мужчины расхохотались.

– Разрешаю, – отсмеявшись, сказал Михаил Юрьевич. – Убедился? – сказал он мне, когда Ниночка покинула кабинет. – Каждый кто читает, видит что-то свое, но во всех случаях, полную белиберду. Только ты смог увидеть осмысленный текст. Почерк, кстати, узнал?

– Кажется дяди Марка, – я ничего не понимал в этой комедии положений, – у него был такой, характерный округлый… девчоночий.

– Кажется… – Палыч достал из папки еще один документ. – Ну-ка сравни.

Я прочитал, там была какая-то аналитическая записка, что-то про состав сплавов, какие-то эвтектики, фазовые переходы… ничего непонятно. Но почерк был похож.

– Да, – сказал я, закончив сличать, – одной рукой написано. Это дядя Марк?

– Я не знаю, что у тебя, – пожал плечам Палыч, – но вот эту записку, точно он писал.