– Хочешь разнообразия – иди на толчок, – посоветовал Стас. – покупай джинсы, зонтики, дипломаты, пласты французские… Что там еще? Туфли из крокодиловой кожи.

Богдан презрительно фыркнул:

– Если бы все решалось так просто. И политически все так же серо. Нужна многопартийность. Как в Америке, две партии – республиканцы и демократы… И уже много-много лет!

Заметив толпу у книжного магазина, Пермяков схватил друга за рукав:

– Погоди ты со своими республиканцами. Глянь, опять Майн Рида выбросили! Нужную книгу днем с огнем не сыщешь! Разве что в библиотеке замусоленную, из которой страницы вываливаются. Или стой огромную очередь, и то – по одной в руки! Либо себе, либо на подарок. Третьего не дано… Иначе…

Богдан не дал ему договорить, неожиданно схватив его за рукав:

– Двенадцатый подкатывает, совсем пустой, побежали.

Им повезло: в трамвае удалось усесться у окна. Вагон дернулся, Стас сразу же закрыл глаза и попытался вспомнить хрупкую фигурку в голубом свете, которую видел на дежурстве. Попытался, но не смог. В памяти всплывали то окровавленные салфетки, то зажимы… И узлы, узлы, узлы… Словно вся хирургия состояла из шелковых и кетгутовых нитей, которые требовалось непрерывно вязать, вязать…

Как обмолвился один из хирургов во время перекура, на его этапе главное – выдержать, не бросить, проверить – годишься ли. Все остальное – потом.

После перекура пили крепкий чай в ординаторской. С сушками и кексом. Уставшие хирурги неистощимы на всякие приколы. На тумбочке стоял небольшой телевизор, приглушенно транслировался футбольный матч «Шахтер – Терек». Кто-то смотрел, кто-то обжигался чаем, кто-то корпел над историями болезней.

Комментатор Николай Озеров выдал очередную тираду… что-то типа: «Непроизвольным движением игрок Терека послал мяч на несколько сантиметров правее штанги…» Просматривавший в это время на негатоскопе снимки травмированной конечности своего больного молодой ординатор Николай Пылинкин оглянулся, кашлянул и, подняв вверх указательный палец, продекламировал:

– Коллеги! Здесь среди нас есть студенты, поэтому смолчать в данной ситуации, считаю, преступно. – Все замерли, а анестезиолог Лев Аркадьевич Красноштейн даже застыл с куском кекса у рта. – Так вот, непроизвольным может быть только акт дефекации.

– Ну, ты, Борисыч, всегда был мастер по части… аппетит человеку испортить, – под всеобщий хохот анестезиолог отложил кекс в сторону и поморщился. – От тебя разве что-то приятное услышишь!

– А что, – не унимался Пылинкин. – При всем уважении к Озерову, считаю, выражаться надо правильно. Разве не так? И воспитывать в себе это качество с юных студенческих лет.

Потом хохмили еще долго. А фраза про непроизвольный акт почему-то засела у Стаса в памяти.

Вообще, между операциями хирурги казались ему какими-то… наивными и незащищенными, что ли. Говорили о всякой житейской ерунде – где приобрести рулон обоев, на прихожую не хватает, или как поливать фиалку на окне, чтобы не загнила.

И это были люди, ежедневно оперирующие, спасающие жизни! Как-то не клеилось в голове, не стыковалось одно с другим. Стас все ждал, что вот сейчас начнутся сугубо профессиональные выражения, а вместо них – бытовуха, рутина… Где достать дефицит, как дожить до получки…

Хотя были и профессиональные термины. Их на него обрушилось в первое же дежурство больше чем достаточно: «репозиция», «иммобилизация», «лапароцентез»… Он даже попытался записывать, чтобы на досуге посидеть в библиотеке, подучить, но потом понял, что узнавать значение слов надо сразу же, не выходя из операционной. «Ковать железо, не отходя от кассы».