Имя с нее тщательно соскоблили, так что от выбитых букв не осталось и следа, зато ниже сохранилась рельефная строка. Эта строка, покрытая пылью и плесенью, всплыла в его памяти. Он знал, что там было выбито. Он расчистил поверхность и увидел отчетливо проступившие цифры: 1260–1328.

Осада Каффы была снята в 1347 году, спустя девятнадцать лет после официальной даты смерти учителя. Если приор сказал правду, человек, которого проклял орден, не умер в тот день, который был выбит на камне.

Его взгляд остановился на отметине в уголке плиты. Он поднес к ней светильник. Свинцовая буква на камне выглядела так же, как восковая печать на письме. Буква “Э” готическим шрифтом, точно такая же, как на медали, которую ему дал кожевник.

– Что ты здесь потерял, а?

От мощного пинка он упал на плиту и с размаху стукнулся подбородком о камень. Боль пронзила челюсть, как раскаленным гвоздем, его замутило; потолок и стены как будто опрокинулись. Пол стал растекаться. Антонен вцепился в края плиты. Ризничий рывком поставил его на ноги и схватил за горло.

– Чертов соглядатай.

Он уперся в стену. Светильник у него за спиной разбился, и он почувствовал, как его обожгло растекшееся под рясой масло. Он хотел закричать, но пальцы старого монаха сжали его шею, не давая вздохнуть. Его горло словно сдавило клещами.

– Ты хочешь знать, что означает эта буква?

Антонен задыхался. Вены на шее вздулись, глаза вылезли из орбит, язык распух и, перестав слушаться, едва ворочался во рту. Из носа и рта текла кровь. Последняя струйка воздуха, поддерживавшая в нем жизнь, иссякла. Ризничий наклонился, касаясь губами его уха:

– Э значит Экхарт, – прошептал монах и резко разжал пальцы.

Антонен рухнул на плиту, и его стошнило. Он поднес руки к шее, чтобы разжать клещи, все еще сжимавшие его изнутри, закашлялся и выплюнул кровавую слюну. Ризничий бросил ему тряпку, она валялась на полу.

– Скажи спасибо Гийому, если бы не он, я размозжил бы тебе затылок.

Он поднял его и подтолкнул к лестнице. Антонен медленно, не говоря ни слова, поднялся по ступеням. Голова у него еще кружилась, но гордость заставила его выпрямить спину. Выйдя из часовни, он без колебаний направился в зал капитула.