– Ты знаешь, почему женщины не смотрят на меня? – спросил Робер.

– Потому что ты выглядишь как монах, – ответил Антонен.

– А ты нет?

– Судя по всему, я меньше похож на монаха, чем ты.

– Это уж точно, – согласился Робер.

– Почему?

– Потому что они чувствуют, что ты больше подвержен искушению.

Антонен долго обдумывал вердикт своего товарища. Доминиканский устав требовал избегать поспешных ответов, даже если слова готовы сорваться с уст. Настроение предшествует размышлению, учили наставники, настроение – голос дьявола. Молчание, предваряющее речи духовных лиц, подчеркивает святость их последующих слов.

– Робер!

– Да?

– Ты никогда не думал, что женщины на тебя не смотрят просто потому, что у тебя рожа противная?

Оба дружно расхохотались и в один миг уснули.

Тулуза была выстроена из кирпича, что свидетельствовало о том, что в этом городе живут христиане. Кирпич, гораздо более дешевый, чем камень, символизировал бедность и более приличествовал нищенствующим орденам, к тому же цветом напоминал кровь катаров, из‐за которых Тулуза превратилась в столицу доминиканцев.

– Люблю этот город, – заметил Робер.

– Почему?

– Не знаю… Здесь чувствуется вера.

По дороге им встретились десятки паломников; у некоторых ноги были сбиты в кровь, и местами она насквозь пропитала намотанные под обувь тряпки. Вдоль основного пути, Тулузской дороги, повсюду были разбиты временные лагеря. Путь святого Иакова завершался в Компостеле. Двести льё пешком, если хватало сил преодолеть горы. Для стариков паломников конечным пунктом служила Тулуза. Там их и хоронили, на кладбище Сен-Мишель, с ракушкой на груди[3]. По слухам, в лазарете, куда их приносили, с ними разговаривали по‐испански, чтобы они верили, будто добрались до города святого Иакова.

Все, кто попадался навстречу Роберу и Антонену, явно влачили на себе тяжкий груз страданий и надежд; превозмогая усталость, они кланялись монахам.

Два путешественника шли своей дорогой, сопровождаемые приветствиями и молитвами.

Робер шагал молча, поднимая глаза на бедняг в ответ на обращенные к нему мольбы. У него от волнения дрожали губы.

– Знаешь, в жизни такими и нужно быть.

– Какими?

– Паломниками.

Они вошли в город через северные ворота. Стражники беспрепятственно пропустили их: белые одежды ордена служили им пропуском. Они направились к центру. Доминиканский монастырь возвышался над всеми домами, он стоял у самой площади Капитулов: так называли в Тулузе богатых купцов, управлявших делами города. Роберу захотелось посмотреть на строящийся собор, и они повернули на улицу Трипьер, судя по всему знакомую ему не хуже, чем тропинки возле Верфёя. Улица представляла собой сплошную свалку нечистот, из которых выступали грязные лачуги. По ней свободно разгуливали свиньи, поддерживая собственный порядок. С ними лучше было не встречаться: их укусы причиняли вреда больше, чем собачьи. На их покрытых дерьмом мордах заразы и паразитов было ничуть не меньше, чем на ноже хирурга. Робер яростными пинками отгонял их, если они подходили слишком близко. Антонен из осторожности держался за собратом.

Святому Стефану пришлось запастись терпением. Только спустя столетие его собор поднялся над землей, однако даже недостроенный, он казался прекрасным. Новый неф возвели вокруг старого, еще не разрушенного. Ветхий остов, утративший кровельные балки, грозил гибелью прихожанам, сохранившим верность храму, где изредка еще служили мессу. Древний собор отказывался умирать, а новый появлялся на свет с большим трудом. Колонны нефа, увенчанные деревянными крепежными арками, вздымались к небесам, но наверху еще не хватало замковых камней свода; каменные арки пока не сомкнулись, и вспомогательные балки висели в пустоте от портика до хоров. Арки подпирали лишь влажный воздух Гаронны, которая одаривала их коварными поцелуями, пахнущими сыростью и водорослями. Апсида, возвышавшаяся позади грандиозных незаконченных линий трансепта и нефа, напоминала остов затонувшего корабля.