Мысли метались, как летучие мыши в погребальной камере. Нет, если бы знал – её бы уже волокли в темницу. Или к палачу. Но что-то изменилось.

Она подошла к окну, впиваясь взглядом в ночь. Где-то там, в чернильной тьме, плелись нити заговора, который должен был вознести её сына.

Когда-то она мечтала о троне. Вытеснила из ложа фараона его законную супругу – ту самую Неферуру – «Прекрасную как солнце». Потом вычеркнула её из его мыслей.

А когда царица умерла, рожая дочь, Небет стала опорой скорбящему владыке. Через год умерла и девочка – и снова её объятия стали убежищем.

Она даже родила ему сына. Но в конечном счёте Небет поняла страшную правду: для фараона она навсегда останется наложницей.

Тогда возник новый план – холодный и безжалостный. Её пальцы сжали подоконник. Если нельзя стать царицей – её сын станет фараоном. А для этого… Для этого старый лев должен умереть. И его милый львёнок тоже.

Внизу, в саду, мелькнула тень. Или показалось? Небет отступила от окна, её лицо вновь стало бесстрастной маской. Завтра она примет фараона с улыбкой.

А сегодня…

Небет хлопнула в ладоши – и через мгновение перед ней возникла Таисит, её верная служанка. Девушка с каштановой кожей и большими, выразительными глазами, которые казались ещё глубже из-за её немоты. Она не могла говорить, но слышала прекрасно, а её преданность была безгранична.

Небет протянула ей маленький свиток папируса, туго скрученный и перевязанный чёрной нитью.

– Срочно передай моему сыну, – приказала она.

Служанка склонилась в почтительном поклоне, спрятала папирус в складках своего простого льняного платья и бесшумно скользнула за дверь, словно тень.

Оставшись одна, Небет подошла к ларцу у стены, открыла его и достала оттуда шаль чернее самой ночи – тонкую, почти невесомую, но скрывающую её фигуру так, что даже силуэт становился неразличим в темноте.

Она накинула её на плечи и вышла в сады гарема – место, где гуляли наложницы фараона, но сейчас, глубокой ночью, оно было пустынно.

Луна, скрытая облаками, не освещала дорогу, но Небет знала каждый поворот, каждый куст, каждую тропинку. Её босые ноги не издавали ни звука, а чёрная шаль сливалась с тьмой.

Она шла не просто так. Там, у старой сикоморы, что росла у самой стены, отделявшей гарем от внешних садов она будет ждать. Ждать своего сына.

***

Покои фараона тонули в мягком свете алебастровых светильников, наполняя воздух теплым золотистым сиянием. Тонкий дымок благовоний вился в воздухе, смешиваясь со сладковатым ароматом цветов, рассыпанных по ложу.

Аменемхет III, могучий владыка Двух Земель, возлежал на шёлковых подушках, его тело, обычно закованное в ритуальные одежды правителя, сейчас было расслаблено. Пальцы с золотыми кольцами, украшенными резными скарабеями, лениво скользили по талии юной наложницы, словно проверяя её на прочность.

Прибывшая из далекой Ливии в дар фараону, Аматерис, что означало «Дар моря», казалась созданной из самого света и мёда. Её кожа, темнее бронзы, но светлее эбенового дерева, отливала золотом в дрожащем свете ламп. Длинные, вьющиеся волосы, черные, как крылья ворона, были убраны лишь частично – несколько прядей вырывались из-под тонкой золотой сетки, украшенной крошечными лазуритовыми бусинами, и мягко ниспадали на её плечи.

Её глаза – большие, миндалевидные, цвета тёмного мёда – смотрели на фараона с почтительным любопытством, но без страха. Губы, полные и мягкие, как лепестки граната, были слегка приоткрыты, будто в немом вопросе.

На ней было лишь легкое одеяние из тончайшего льна, настолько прозрачное, что сквозь него угадывались плавные изгибы её тела – узкая талия, округлые бедра, высокие груди, украшенные лишь тонкой золотой цепочкой с подвеской в виде полумесяца – символа богини Хатхор, в чью честь её и преподнесли фараону.