Наряд Исидоры был воплощением царственного изящества. Калазирис – узкое платье из тончайшего белого льна, сотканного в Мемфисе, облегало стройную фигуру, подчеркивая плавные линии тела. По подолу шла вышивка золотыми нитями – стилизованные цветы лотоса, символ Верхнего Египта. Тонкую талию подчёркивал пояс из переплетенных золотых цепочек с вкраплениями лазурита.

На тонких изящных запястьях и выше локтей сверкали золотые обручи с бирюзовыми. А худенькие миниатюрны ступни украшали сандалии из мягчайшей красной кожи, с ремешками, обвивающими лодыжки, будто лозы молодого винограда.

Её волосы были заплетены в широкую косу, перехваченную золотой лентой. На голове сверкало изящное украшение в виде змеи-урея, чьи глаза из рубинов сверкали в свете факелов.

Шею украшал скромны деревянный амулет с символом Исиды. Казалось, что он оказался здесь случайно, среди богатства и шика царственных нарядов.

Аменемхет смотрел на дочь, и в его обычно непроницаемом взгляде читалось столько тепла, что казалось – даже каменные лики богов на стенах смягчались. Факелы играли в её янтарных глазах, превращая их в два живых солнца. Легкий аромат лотоса и мирры, исходивший от неё, смешивался с запахом кедра, которым был пропитан тронный зал.

«Моя маленькая царевна… Выросла», – подумал он, чувствуя, как сердце, закаленное в битвах и дворцовых интригах, наполняется чистой, безграничной любовью.

Фараон медленно поднялся с трона, и его тень, удлинённая трепещущим светом факелов, легла на пол, словно крыло ночной птицы. Он приблизился к дочери.

– Исидора, дитя моё, – начал он, и его голос, обычно твёрдый, как гранитные плиты храмов, звучал непривычно мягко, – Солнце уже много раз взошло над Нилом с тех пор, как ты была маленькой девочкой, бегавшей по этим залам. Теперь ты – цветок, расцветший под покровительством великих Хатхор и Исиды. И как отец, как фараон… я должен отпустить тебя в новую жизнь.

Он провёл рукой по её щеке, и его пальцы, привыкшие сжимать рукоять меча, сейчас касались её кожи с нежностью, с какой жрецы обращаются со священными свитками.

– У меня есть несколько достойных мужей для тебя. Но сердце моё склоняется к Камосу. Он – моя кровь, сын мой, хоть и рождённый не царицей. Этот союз укрепит нашу династию, как крепки камни в основании пирамиды.

Исидора стояла неподвижно, её пальцы лишь чуть сжали складки платья. Внешне – спокойствие, достойное дочери фараона. Но в глубине её янтарных глаз бушевала буря.

Хефрен… – пронеслось в её мыслях, как ветер по пустыне.

– Но окончательное решение я объявлю на празднике Хатхор, – продолжал фараон, – Через пять дней, чтобы богиня любви и судьбы благословила мой выбор. До того времени я буду советоваться с оракулами и жрецами.

Она опустила голову, скрывая дрожь ресниц. Когда она заговорила, её голос был ясен, как воды Нила на рассвете:

– Я – дочь Египта, и воля твоя, о Великий, Бог в облике смертного, для меня – закон. Я исполню свой долг, как исполняли его все достойные дочери Египта.

Фараон смотрел на неё, и в его глазах читалась гордость, смешанная с лёгкой печалью. Он знал, что отдаёт не просто принцессу – он отдаёт часть своего сердца.

Наклонившись, он поцеловал её в лоб, там, где золотой урей касался её кожи.

– Иди, дочь моя. Пусть Хатхор пошлёт тебе сладкие сны.

Исидора отступила на шаг, склонилась в глубоком поклоне – так низко, что её урей почти коснулся пола – затем выпрямилась и пошла к выходу.

Её сандалии не издали ни звука. Её лицо было спокойно.

Только когда тяжёлые двери за ней закрылись, а она осталась одна в полумраке коридора, её пальцы вцепились в ткань платья так сильно, что ногти даже через ткань оставили на ладонях алые отметины.