– Я не хотел… – Итан споткнулся о слово, как о камень. – Прости.

Силуэт не двигался. Но голос прозвучал снова:

– А ты правда жалеешь? Или просто хочешь, чтобы тебе стало легче?

Тишина стала тяжёлой, как бетон. Итан не знал, что сказать. Ни одна мысль не казалась достаточной.

– Я… Я бы всё отдал, чтобы вернуть…

Смех. Тихий. Детский – но не добрый. Как эхо той ночи.

– Вернуть? Ты бы снова всё разрушил.

Итан опустился на колени. Мир закружился вокруг него, как воронка.

– Покажи мне всё. – Его голос стал твёрже. – Я хочу помнить. Хочу пройти это.

Силуэт стал подниматься. Мир вокруг – темнел. А потом… Он снова оказался в той самой комнате. Кухня. Ночь. Сигаретный дым. Вино. Голос Эллисон, звучащий глухо, как из подвала. Он вспомнил. Почти всё. И теперь – ему предстояло вспомнить главное.

…Её голос дрожал, но в нём уже не было страха – только отстранённость. Как у человека, который уже отпустил.

– Ты больше не возвращаешься. Ты уходишь – и остаёшься там. С бутылкой. С тенью. С собой. – Эллисон стояла у раковины, спиной к нему. – Джейк прячется, когда слышит твои шаги. А я… я просто больше не верю.

Итан сидел за столом. Пустой бокал. Ключи на ладони. И злость – она уже бродила под кожей. Горькая, плотная, как сироп.

– Я не монстр, – сказал он, но голос сорвался.

– Нет. Но ты становишься им. Каждый раз, когда выбираешь не нас. – Она обернулась. Слёзы не текли – они уже высохли. Взгляд был прямым. – Я устала просыпаться в страхе. Устала защищать Джейка… от тебя.

– Заткнись… – выдохнул он. Слишком тихо.

– Что? – Она шагнула ближе. – Хочешь крик? Вот он: заткнись сам, Итан! Хочешь ударить? Сделай это. Тогда ты окончательно станешь тем, кого я боюсь.

Он встал. Не помня, как. Руки дрожали. Мир плыл.

– Ты не имеешь права… – начал он, но не закончил.

Её лицо было слишком близко. Слишком… настоящее. Слишком ясно он вспомнил этот миг. Как рука поднялась. Как страх на её лице сменился на боль. Как Джейк закричал из своей комнаты. А потом – шаги. Кухонный нож. Стол. Крик. Удар. Скользкая кровь на плитке.

И тишина.

Он задыхался. Мир снова рухнул. Он стоял в белой пустоте, а рядом – маленький Джейк. Не мальчик – образ. Воспоминание, ожившее. Тот самый, кто был. До.

– Ты помнишь теперь? – спросил он.

Итан не мог говорить. Только кивнул.

– Ты убил её. – Голос Джейка был спокойным. Как приговор. – А потом поехал умирать.

Тишина повисла, как нож над шеей.

– И всё же… ты здесь. Потому что хочешь быть прощённым?

Итан сжал кулаки. Всё внутри него кричало – но снаружи он был тих.

– Нет, – наконец сказал он. – Потому что хочу понять. Кто я. Почему. И – что теперь.

Джейк смотрел долго. А потом… обнял его. Просто. Без слов. Итан замер. И почувствовал – сердце снова бьётся. Мягко. Настояще. Он закрыл глаза. Когда открыл – стоял перед той самой дверью. Узкой, тёмной. За ней – последняя сцена. Последний шаг.

Он взялся за ручку…

Ручка поддалась с лёгким щелчком – словно давно ждала этого касания. Дверь открылась не внутрь и не наружу – а вовнутрь самого себя. За ней не было темноты.

Была тишина. Такая, что звенит в ушах.

А потом – свет. Не яркий, не тёплый, а пыльный, как воспоминание. Он шагнул внутрь – и словно соскользнул в другое время. Пол – деревянный, скрипящий. Стены – в обоях с выцветшими динозаврами. Полка с книгами:

«Пёс-Робот», «Ночь в лесу», «Я не боюсь темноты».

На подоконнике – плюшевый заяц с оторванным ухом. И молоко. Пролитое. Засохшее. Липкое пятно в углу. Сладкий, почти кислый запах – всё ещё в воздухе. Он знал это место. Это была комната Джейка. Тишина будто сгущалась – она давила, как вода в глубине. Но он не чувствовал страха. Только… пустоту. На кровати – силуэт. Маленький, под одеялом. Он подошёл медленно, будто боясь спугнуть.