Когда всадники подъехали к ним вплотную, Диомен улыбался такой радушной улыбкой, какую, пожалуй, еще никогда не изображал на своем лице. Он выкрикнул приветствие на сарматском языке и откинул край материи, покрывавшей его товар. Сираки что-то пролепетали в ответ и, перегнувшись в седлах, заглянули в телегу. Двое протянули руки к широким кожаным поясам, отделанным серебряными бляхами. Они восхищенно цокали языками и тыкали пальцами в искусную гравировку блях, изображавшую лики греческих богов. Другие два, явно моложе, наблюдали за происходящим с глазами, горевшими не менее алчно, чем у их старших товарищей. Один из них похлопал жеребца Кезона по гриве и одобрительно качнул косматой головой. Второй предложил Диомену отпить из небольшого бурдюка. Наконец те, что увлеклись поясами, хитро сощурив глаза и не выпуская приглянувшиеся им вещи из рук, что-то залепетали по-своему, обращаясь к боспорцу. Тот расплылся в еще более широкой улыбке, развел руками и затем приложил их к груди.

«Выпросили подарки, лошадиные дети», – догадался Кезон, не сводя глаз с Диомена. Однако у того все было под контролем: он болтал с сираками, как со старыми добрыми приятелями, сам предложил им от «широты сердца» амфору вина и даже привстал на козлах, чтобы на прощание помахать рукой. В их разговоре Кезон уловил только одно знакомое слово, и, когда всадники отъехали достаточно далеко, он осведомился:

– Я слышал, ты говорил с ними о Митридате. Что именно?

Диомен посмотрел на него с нескрываемым облегчением на лице.

– Митридат гостил у Зорсина еще весной и давно покинул его ставку, – сказал он и, для большего эффекта выждав паузу, указал рукой на юг. – Три дня назад передовой отряд конницы сираков убыл в земли дандариев, чтобы присоединиться, как ты сам понимаешь, к войску Митридата. Большой отряд, в две тысячи голов.

– А ты беспокоился, что мы впустую будем рисковать своим здоровьем! Такая информация дорого стоит!

Бодрый голос Кезона не смог обмануть опытного боспорца, от которого не укрылось, какими толстыми бороздами обозначились на лбу спутника складки. И все же он не мог не задать этот простой вопрос:

– Как теперь поступим?

– Теперь… нам действительно нужно поспешить к Эвнону. – Кезон погладил гнедого по густой гриве и подмигнул напарнику: – Доверься мне, все у нас получится. Главное – убедить царя выступить немедленно.

Диомен не ответил, лишь покачал головой и дернул за вожжи. Негромко всхрапнув, Европа послушно тронулась с места.

Эвнон, уже немолодой, но все еще крепкий телом мужчина, с густой волной рыжеватых волос и такой же огненно-солнечной бородой, восседал на возвышении из десятка ковров в окружении подушек, дорогого оружия и телохранителей – трех свирепого вида воинов, вооруженных длинными мечами и кинжалами. Сам Эвнон не казался безжалостным человеком, для которого убить – все равно что сделать глоток воды. Гордая осанка и такая же гордая посадка головы, расправленные плечи и пронзительный орлиный взгляд – все это выдавало в нем прирожденного правителя, сильного, умного… и осторожного. Синие глаза из-под сдвинутых густых бровей внимательно, как будто выслеживали в степи дичь, изучали странных боспорских послов (во всяком случае, так эти люди представились). Изучали ровно настолько, чтобы они начали нервничать. Наконец царь произнес:

– Я с уважением отношусь к моему брату – царю Боспора Котису. Но откуда мне знать, что вы не подосланы его врагом – Митридатом?

Гости оживились, напряжение на лицах если и не ушло совсем, то заметно ослабло. Тот, что был помельче, перевел его слова чернобородому крепышу, голову которого покрывал несуразный головной убор, напоминавший по форме купол шатра, в котором они находились. Чернобородый приложил руку к сердцу, отвесил еще один поклон и заговорил: