Она прошептала:

– Мы построили мир из формул.

Но забыли, что формула без души – это клетка.

Утром она покинула дворец.

Без кортежа. Без знамен. Без разрешения.

Путь – вниз. К тем, кого Империя не видит.

К тем, кто держит её на своих костях.

ГЛАВА II

Песок и кровь

Суджарна начиналась не с городских врат, не с табличек, не с вышек наблюдения. Она начиналась с пыли. Пыли, которую нельзя было смыть. Пыли, въевшейся в кожу, лёгкие, в язык. Красно-охристая, с металлическим привкусом, она была везде – в складках одежды, в изгибах пальцев, между зубами, в словах, которые люди там не договаривали.

Михира чувствовала эту пыль сразу, как только покинула пределы купольной зоны Падмасары. Она ещё была на борту служебного двипа, когда воздух изменился. Стал более вязким, электризованным, тяжёлым. Тёплый – не от солнца, а от самой земли, которая будто выдыхала горячий страх.

Путь занял больше четырёх часов. Без кортежа. Без знамён. Без титулов. Только она и охранник – человек в маске из тусклой бронзы с неразличимыми чертами лица. Он не задавал вопросов. И это было хорошо.

Михира смотрела в иллюминатор. Ландшафт менялся медленно: сначала исчезали купола солнечных ловушек, затем редели храмы, потом терялись следы агни-каналов. Мир становился голым, как кожа без крови. Только песок. Только трубы. Только испарения, скрывающие горизонт.

Где-то в глубине тянулись переплетения старых контуров – огромные маготрубопроводы, выложенные ещё во времена Первого Совета. Теперь они ржавели под палящим небом. И, как раны, никогда не заживали.

Высадка произошла у станции перераспределения. Здание – блок из тусклого металла, со следами кислотных дождей. Ни вывесок, ни символов. Только код – зона D2–S4. Её встречал человек в форме, когда-то бывшей тёмно-зелёной, теперь выцветшей до цвета пепла. Варджан, координатор. Его глаза не выражали ни страха, ни интереса. Только профессиональное утомление.

Он провёл её по ступеням. Они спускались – всё ниже и ниже, будто в пасть к спящему зверю.

Проходя через первый шлюз, Михира ощутила, как исчезают звуки. Мир стал тише. Не из-за отсутствия шума, а потому что звуки здесь были другие: глухие удары металла, гудение перерабатывающих катушек, редкие выкрики надсмотрщиков. И всё это – будто за стеклом. Будто ты не в реальности, а в её бледной копии.

Цех первый. Монтаж узлов второго класса.

Жара не пекла – она проникала. Под ногтями. В зрачках. Во внутренних голосах. Люди работали без слов. Без пауз. Без взгляда вверх. Словно любое отклонение от линии – преступление.

Тела двигались как механизмы: мальчик с руками, обмотанными рваной тканью, передавал медный блок старухе, у которой не было левого глаза. Женщина тянула кабель, длиннее своего роста. Ребёнок, лет восьми, стоял на ящике, закручивая гайку, при этом едва удерживая равновесие.

Никто не смотрел на Михиру. Не потому что не узнавали. Потому что не позволяли себе смотреть.

Пол был усеян пеплом – не от сажи, а от кожи. Места, где ноги людей оставляли след, становились серыми, как будто сама земля впитывала усталость.

Над головой – трубопровод высокого давления. Каждую минуту он издавал гулкий хлопок. Система обливающего охлаждения – нестабильная. Потоки воды били неритмично. Иногда струя срывалась – и тогда по полу проходил всплеск крика. Не человеческий. Трубный. Предупреждение. Напоминание.

Она заметила: в углу, у агрегата, стояла женщина с повязкой на глазах. На её груди – металлическая бирка. Там, где у каст обозначается происхождение – только надпись: «неэффективна». Её рука держала младенца, завернутого в мокрую тряпку. Он издавал слабые звуки. Она – ни одного.