– Мне иногда кажется, что люди вашей профессии говорят на каком-то особом языке.

– Так оно и есть, господин посол. Это называется затемнением смысла и позволяет впоследствии все отрицать. Я сказал бы, что это – наш lingua franca.[32]

– Для меня это что-то невнятное.

– Я смертельно устал.

– Сколько вам нужно времени, чтобы добраться до посольства?

– Сначала мне надо добраться до гаража, где стоит моя машина…

– Теперь вам предоставлена машина Второго бюро, – прервал его Кортленд.

– Простите, забыл… Значит, в зависимости от перегрузки улиц – минут пятнадцать.

– Сейчас десять минут седьмого. Я попрошу мою секретаршу разбудить вас в половине девятого и буду ждать вас в девять. А пока – немного отдохните.

– Может, мне следует рассказать вам, что произошло…

Но посол уже повесил трубку. «Так оно, пожалуй, лучше», – подумал Лэтем. Кортленд пожелал бы узнать подробности, и разговор затянулся бы. Дру снова улегся. Одно только хорошо: теперь неделю, а то и больше – в зависимости от того, сколько займет ремонт квартиры, – он будет жить в очень хорошем отеле, а счет оплатит Вашингтон.

Белый планер спустился к вечеру в долину Братства дозорных. Едва он приземлился, его тотчас оттащили под зеленый камуфляж. Плексигласовые покрытия над передней и задней кабинами для летчиков поднялись: из первой вылез пилот в белоснежном комбинезоне, из второй – пожилой пассажир.

– Kommen,[33] – сказал пилот, кивнув на мотоцикл с коляской. – Los! Der Krankenhaus![34]

– Хорошо, – ответил по-немецки мужчина в гражданском костюме и, повернувшись, взял из планера медицинский кожаный чемоданчик. – Полагаю, доктор Крёгер уже здесь, – добавил он, залезая в коляску мотоцикла. Пилот сел за руль и включил мотор.

– Не знаю, майн герр. Я должен доставить вас в клинику, а имена мне не известны.

– Тогда забудьте имя, которое я назвал.

– А я ничего и не слышал, майн гepp.

Мотоцикл помчался по одному из затянутых сеткой коридоров и, сделав несколько поворотов, направился на север, в другой конец долины. Там, тоже под сеткой, стоял одноэтажный дом, несколько отличавшийся от других, построенных из крепкого дерева. Этот дом был сложен из шлакоблоков с прокладками из цемента, и с юга к нему примыкал энергокомплекс, откуда непрерывно исходил низкий, мощный гул.

– Мне запрещено входить туда, доктор, – сказал пилот, останавливая мотоцикл перед серой стальной дверью.

– Я знаю, молодой человек, мне объяснили, куда идти. Кстати, я уезжаю завтра утром, с рассветом. Надеюсь, вам это известно.

– Да, майн гepp. В этот час самые благоприятные ветры.

– Ну, уж хуже того, что было сегодня, трудно придумать. – Пилот быстро отъехал, а врач подошел к двери, посмотрел на глазки камер наверху и нажал круглую черную кнопку справа от притолоки. – Доктор Ханс Траупман по приказанию генерала фон Шнабе.

Дверь открыл мужчина лет сорока, в белой больничной одежде.

– Герр доктор Траупман, как приятно снова вас видеть! – радостно воскликнул он. – Прошло уже несколько лет с тех пор, как вы читали лекции в Нюрнберге. Добро пожаловать!

– Danke.[35] Жаль, что сюда так трудно добираться.

– Уверяю вас, путь через горы вам бы еще меньше понравился. Надо пройти не одну милю, а через каждые две-три сотни метров снег становится все глубже. Секретность недешево обходится… Пойдемте же, выпейте шнапса и передохните несколько минут, а тем временем мы поговорим. Потом вы увидите, как мы продвинулись. Признаюсь: успехи замечательные!

– Выпьем позже, а поговорим в процессе обследования, – возразил гость. – Мне предстоит долгая беседа с фон Шнабе – не очень приятная перспектива, – я хочу выяснить как можно больше и поскорее. Он спросит о моем мнении и будет считать меня ответственным за это.