Возвращайся, словно северный олень,
Санта-Клауса везущий изваянье!
Ах, какой был день вчера! Какой был день!
ЖКХ его нам не испортил.
Не отбросил тягостную тень,
словно Гоголя взлетевший в небо чёртик.
«Я любил сливаться с ландшафтом…»
Я любил сливаться с ландшафтом.
Но не с общею массой на нём.
Разработана личная шахта.
Златорудным сверкает огнём.
Вы ж пишите про Сталина с Лениным,
если это так нравится вам.
Громоздите тупые поэмины,
множьте ваш поэтический хлам.
Вы, наверно, чего-то не поняли
в вашей жизни, дремучей навек.
Может, доброй буддистской Японии,
может, белый рождественский снег.
Рождество 2014
* * *
Через невероятное усилие,
в стране, где идёт война,
поверить в рождественское изобилие.
Поверить, что радуется страна.
Может, это и есть христианство.
Может, это и есть волшебство.
Если уменьшится боли пространство,
хоть на неделю, хоть в Рождество.
Омега Жизни
* * *
Хотя штормит порой Омега,
но бухта, в основном, чиста.
И для купания и бега —
она – прекрасные места!
С утра приходим мы в Омегу
и рады целый день нырять,
и отвергая лень и негу,
кричим: «Достаточно нам спать!»
В обед уж нет того задора,
мы отдыхаем на песке.
И солнцу, жгущему весь город,
предпочитаем быть в теньке.
Живёт и вечером Омега,
народу сутками полно.
Он сыпется на оба брега,
как ярко-жёлтое зерно.
«Есть бухта особого для меня значения…»
Есть бухта особого для меня значения.
Я в ней научился плавать.
Она мелководна, в ней нет течения,
уютная тихая гавань.
Песочное дно
и водоросли – зелено-бурого цвета,
и лето, когда открывает окно,
теплом наполняет это.
Среди этих водорослей ныряльщик
выискивал крабов-травях,
на поверхности демонстрируя пальчик,
распухший как сытый хомяк.
Пацаны на причале торчали,
забросив свои краболовки,
«Океан» -приёмник включали,
и качались лёгкие лодки.
На выданных в прокат велосипедах,
катались курортники парами,
и шли с физкультуры в кедах
школьники, сдавшие плавание.
Включали кассетник пляжники.
Из него вырывался Высоцкий.
И в небе летали мячики
волейбольной игры, высокой.
А на вертолётной площадке
визжали винты машин.
И, глядя на их посадки,
хотел быть точно таким.
Одним из тех вертолётчиков,
что взлетали над бухтой.
Я жил на улице Лётчиков,
морской надышавшийся кухней.
Готовить бабушка любила
кальмаров, жареных с луком.
Мы были все – рыбофилы,
в том числе, я с другом.
Камбалы, ерши, ставриды, —
растили нас, как молоко.
Мы – дети Южной Тавриды,
смотрящие далеко.
Есть бухта особого для меня значения.
Она зовётся Омега.
Я начал все свои приключения
с этого брега.
P.S.
Сейчас там гоняют серфинги.
Сейчас там различные сервисы.
Сейчас там грязней, чем было.
Но море меня не забыло.
Памятник Сенявину
* * *
Сенявин в карцере сидел
за ругань Ушакова.
Но сделал много славных дел,
и был возвышен снова.
Судьба Сенявина сложна.
Весьма неоднозначна.
Но для истории важна
и очень даже взрачна.
Он то взлетал, то вновь впадал
в немилость у царей.
Но был опальный адмирал
народу – их милей.
И не был ровен его путь,
он шёл как виражи.
А жизни якорная суть —
лишь родине служи.
Стоит в истории металл —
ему и декабристам.
А он для них судьёю стал
в эпоху пушкинистов.
О подвигах его прочти
в Брокгауза томах.
А прегрешения прости —
всяк сущий будет прах.
Довоенная Аполлоновка
* * *
Селение рыбаков. Стоянка яликов.
Рыбак выбирается в море на
промысел свежей, что станет вяленой,
с новым уловом тебя, старина.
На берегу на хозяйстве жена,
ветхенький домик, почти развалина,
и акведука в проёмах стена.
Ещё абрикосы, орех, виноград,
и пёсик встречающий, лаять так рад!
И кошки, схватившие рыбьи хвосты,
уносят их быстро в густые кусты.
Конец ознакомительного фрагмента.
Купите полную версию книги и продолжайте чтение
Купить полную книгу