Такое всё херсонесское, близкое и знакомое!
В этот раз погружения не дали и черепка.
Мутно у дна, у поверхности, море как то искомое
в задаче и уравнении, как след на доске мелка.
Кутаемся полотенцами, спасаем от сгара тело.
Болеем айфономанией, снимаем весь день подряд.
Смотрим, как мощная чайка неподалёку села.
И на часы и на небо – попеременный взгляд.
Такое всё свеже-точное, такое всё ароматное!
Этим морским здоровеньким дышал, бы дышал, дышал.
Но где-то в башке мешается движение вспять обратное,
и день, горизонтом меченный, как стайер свет пробежал.
Оставив воспоминания, зелёные впечатления,
оставив в невечной памяти иллюзию бытия.
Такую же непостоянную, как море, его волнения,
такую же постоянную, как городской тротуар.
«В кафе подают шоколадную лаву…»
В кафе подают шоколадную лаву,
лимонный фреш и банановый шейк.
Мы жмём на айфоне плоскую клаву,
ища в информации суть вещей.
Но сбит самолёт, и гибель десанта
транслируется в новостях.
Кому-то больно, кому-то досадно,
а кто-то пляшет на их костях.
Такая странная жизнь человечества:
ни диалога, ни веры, любви.
Только убийства, только увечества,
только триумфы на свежей крови.
Памятник Затопленным Кораблям
* * *
Как телескоп в миры иные,
в историю сквозь толщу лет
орел главами неземными
глядит, венчая постамент.
Как одинокий эполет.
Севастополь и Сатурн
* * *
Я в телескоп Сатурн увидел.
Впервые в жизни. Потрясён.
На фоне волн морских и мидий
Сатурн мой выглядел как сон.
Шли люди мимо телескопа,
не зная где он есть Сатурн.
Родной мой город Севастополь
был весел, ярок, шумен, бурн.
На набережной жизнь искрилась:
огнями, звуками музык.
И Небо нам дарило милость
стихами украшать язык.
От причала до причала
* * *
От причала до причала
ходит катер.
Море словно одеяло
или скатерть.
Потому что драпировка —
это волны.
Где Артбухта – остановка,
катер полный.
Равелин по вечерам
будто крейсер.
Раздаётся тут и там
много песен.
Я пройдусь
и подышу
чистейшим морем.
Здравствуй, грусть!
я не спешу
к веселью кролем.
От причала до причала
ходит катер.
геометрии начала —
чертит катет.
По обоим по бортам
ползут медузы —
как прокладка к берегам
гипотенузы.
Чайка зрит на всех людей
в жажде пищи.
И спускается к воде
рыбный хищник.
Продают рахат-лукум
и с инжиром.
А у пушки вызван шум
канониром.
На Хрусталке есть моржи
и зимою.
Кто над пропастью во ржи,
кто – с сумою.
В дельфинарии – дельфин
и тюлени.
У собора исполин,
звали Ленин.
Кто на роликах, а кто —
на скейтборде.
Это брызги и каток
в центре города.
Рисовал и я маяк
прямо с мола.
Это был хороший знак,
также школа.
От причала до причала
Ходит катер.
В Жизни будет всё сначала,
Жизни хватит.
«Крупицы счастья…»
Крупицы счастья
сложи в копилку.
Нижи как жемчуг
на жизни нитку.
И ожерелье,
когда взгрустнётся,
носи на шее
первопроходца.
Севастополь – мой материк
* * *
Я путешествую по городу, мой друг.
Мне нравится сей бесконечный круг.
От детских лет до зрелых лет
я города есть преданный поэт.
Я топику троллейбус предпочту.
С него я вижу эту красоту.
А топики на скорости бегут,
и не видать ни город, ни маршрут.
Вот Графская, словно матросы в ряд,
одетые в парадное, стоят.
Ждут поворот Нахимова в строю.
Застыли: он, они, и я – стою.
Вот море там синеет вдалеке.
И Солнце скоро будет на замке.
Окрасив желто-розовым маяк,
оно уснет на время, как моряк.
Колонны вот: и театра, и дворца.
Музей Крошицкого, обитель для творца.
Вот спуск в Артбухту, столь любимый мной.
Он радует меня, как летний зной.
А вот «Победа», детский храм Кино,
хоть вырос, поклоняюсь всё равно.
И прибегу я с радостью зимой
в «Матросский клуб», согреться сценою самой.
Немногим поделился я здесь пусть.
Вы знаете весь город наизусть.
Но краткое признание в любви