«Через пару часов я стал слышать смех, а затем вопли и похвальбу, какие они храбрые и сильные; один даже сказал кому-то: «Я тебе надеру задницу». Это были обычные пьяные разговоры, как в любой другой стране мира. Мой отец, ковбой и гуляка, когда напивался, вёл себя практически так же, как индейцы пираха» (с. 84).

Когда мужчины напивались, женщины с детьми покидали селение, вероятно, расценивая первых как угрозу. И женщины же потом просили миссионеров препятствовать мужчинам в получении алкоголя от случайных торговцев. Интересно, что и упомянутые выше южноиндийские палияр старались избегать алкоголя, так как он делал их буйными. Всё это указывает, что тихое и эгалитарное поведение аборигенов таких обществ обусловлено именно специфическими культурными установками, действие которых под влиянием алкоголя нарушается, высвобождая какие-то глубинные установки.

Как столкновение с могущественным врагом и последующее ему подчинение меняют нравы народа, можно проследить на примере обширной группы южных эскимосов Аляски, с которыми русские мореходы вошли в плотный контакт во второй половине XVIII века. Узнав о богатстве края пушниной, купцы и казаки, да и сама царская казна решили взять промысел под свой контроль, а местное население заставить работать на себя. Десятилетиями эскимосы оказывали яростное сопротивление, а русские мореходы оставляли записи об их буйном нраве, мстительности и жестокости. Сохранилась речь мужчин острова Кадьяк (конягов), несмотря на большие потери, отказавшихся подчиниться русским: «Коняги люди воинственные и сердца у них долгие (злопамятные); а вас мы считаем хуже баб; как мы можем быть согласны с такими людьми и даже покориться им, когда нас боятся все соседи и нам послушны… а потому иметь дружбу с русскими способа нет и надобности не предвидится» [37]. Только в 1784-м благодаря большому военному превосходству русских аборигенов удалось подчинить. На протяжение всего периода ранних контактов с эскимосами моряки и купцы описывали их как крайне воинственный народ, который также промышлял нападениями друг на друга. Но картина изменилась меньше чем за 30 следующих лет. Уже ближе к 1820-м путешественники начали писать о южных эскимосах как о людях очень кроткого нрава: от былой воинственности не осталось и следа. В 1830-е Фердинанд фон Врангель, писал о местных: «Народ сей так запуган, что стоило немалого терпения развязать им языки, чтобы объяснили мне свои нужды», а запись морского офицера уже в 1863 году сообщала: «По характеру они чрезвычайно смирны, покорны и добры; терпеливы в перенесении всяких лишений, некорыстолюбивы; но обидчивы, хотя и стараются это скрывать». Сходный эффект произвело завоевание европейцами континентальной части Северной Америки, когда пару столетий спустя индейцы, прежде слывшие крайне воинственными и жившие за счёт набегов на соседей, стали образцом смирения.

Современные антропологи констатируют: «о том, что социальное равенство не было имманентно присуще древнейшим человеческим сообществам, к концу второго десятилетия XXI в. антропологи, этологи, археологи и этнологи вроде бы договорились» [6]. Но это известно лишь специалистам.

В последние десятилетия в науке закрепилось представление о «сложных» охотниках-собирателях – таких культурах с присваивающей экономикой, которые благодаря обилию того или иного продукта (чаще всего – морского) могли создавать большие оседлые поселения с иерархичными обществами [208], [205]. К данному моменту исторические и археологические свидетельства таких обществ известны на всех континентах (кроме Антарктиды, конечно), и для специалистов явление уже не является чем-то удивительным. Тот факт, что в палеолите люди часто селились вблизи мест масштабных миграций мамонтов или парнокопытных, также заставляет исследователей допускать, что эти люди могли представлять собой общества «сложных» охотников-собирателей. Наличие порой элитарных украшений (как тысячи бус в захоронениях Сунгиря) или больших жилищ, созданных из костей мамонтов (как в украинском Межириче), одни из которых были явно величественнее, так как включали кости большего числа добытых особей, дополнительно может свидетельствовать в пользу социальной сложности.