- Третий день мороз, - сказала я. – Никакие не растают. Ни толстые, ни тонкие. И снег сегодня повалил…

- Ты отказываешься меня слушаться?! – взвизгнула Летиция так пронзительно, что я чуть не поморщилась, но вовремя спохватилась и продолжала стоять с каменным лицом, чтобы не разозлить сестру ещё сильнее. – Забыла, что ты здесь лишь из милости? – продолжала сестра. – Если бы не мама, тебя давно вышвырнули вон! Как безродную собаку! А ты ещё хуже собаки, потому что толку от тебя никакого! И от твоей матери никогда не было толку!

Я окончательно смяла ленты, изо всех сил сжимая руки, чтобы сдержать гнев и обиду. Лично Летиции моя бедная мама не сделала ничего плохого. Вина на моём отце – это он соблазнил дочку лесоруба. Мама до последнего не догадывалась, кто мой отец. И лучше бы никогда этого не знала, наверное.

- Собралась – и пошла! – приказала мне сестра. – И без разговоров! А то маме пожалуюсь! – она круто развернулась и направилась по коридору к себе в комнату.

Глядя ей вслед, я думала, что мы с ней совершенно не похожи. Ну вот просто ни капельки общего. У меня светлые волосы, у Летиции – тёмные. Глаза у меня синие, а у Летиции – карие. Но раньше, до смерти отца, нам это не мешало. Мы жили в одной комнате, нас учили одни и те же учителя, и отец никогда не считал, что я чем-то хуже Летиции. Не сказать, чтобы он любил меня больше, но никогда не обижал и всегда привозил нам с сестрой одинаковые подарки, чтобы не было ссор.

Всё изменилось после его смерти, потому что хозяйкой в доме стала леди Элалия – и тут уже ничего не попишешь. Летиция превратилась в богатую наследницу, а я – в существо, рожденное в грехе, и потому вынужденное нести покаяние за обоих родителей. По моему мнению, это было несправедливо, но мачеха считала иначе, а следом за ней так начала считать и сестрица Летиция.

Поэтому теперь я жила не в комнате наверху, а в каморке возле кухни, и когда Летицию начали «вывозить в свет» - то есть водить в гости по соседям, мне полагалось приводить в порядок её платья, гладить ленты, чистить туфельки и махать ручкой, когда наряженные, как княгини, мачеха и моя сестра отчаливали от дома в карете. Карету запрягали парой лошадей – серых, в яблоках. Если прищурить глаза, то казалось, что лошади почти белые. Это такой шик – выезжать на белых лошадях…

Признаться, я с удовольствием переехала бы лачугу лесоруба но мама и её отец умерли задолго до смерти графа Патриджа, так что идти было просто некуда. Вряд ли меня бы взяли даже в монастырь – мне нечего было предложить им в качестве взноса.

Оставался ещё один выход – выйти замуж. Но для этого надо иметь жениха, а такого добра у меня не водилось. После смерти моего отца благородные юноши делали вид, что меня не существует, а юноши менее благородные и совсем незнатные тоже не спешили ко мне подходить. Потому что мачеха при любом случае любила напомнить, что приданого за мной не будет, так как покойный граф Патридж оставил всё своё состояние для законной дочери – Летиции, ничего не оставив для меня.

Тут мачеха ошибалась, но я не спешила её переубеждать. У меня было кое-что, вполне способное заменить приданое – кольцо с сапфиром, которое мой отец подарил моей матери, когда они ещё встречались в лесу, тайком ото всех. Кольцо я носила на цепочке, вместо кулона, и никогда не снимала, пряча под нижнюю рубашку, поближе к телу. Так я чувствовала, что мама рядом, а после смерти отца, кольцо и вовсе оказалось единственным напоминанием о моей прошлой жизни.

Так что мне было чем заинтересовать будущего мужа, но я не торопилась. Муж – не леденец на палочке, надо выбирать не по блеску и сладости. Лучше бы кого попроще и подобрее… Про безумную любовь, о которой мы с Летицией в своё прежнее дружеское время читали романы, я и не вспоминала. Был бы человек хороший и не жадный, а остальное совсем не важно.