Я принялась за уборку поляны. Призванного мертвеца направила к глубокой яме, что была неподалёку. Поблагодарила за помощь, и отпустила покоиться с миром. Пусть такая могила считается недостойной благородного сэра, это лучше, чем гнить просто так, на открытой поляне в лесу или посреди дороги. Хотя, чтобы там ни говорили, покойнику мало разницы до того, что происходит с его мёртвой оболочкой. Это живые люди склонны возиться с телами мертвецов, оказывать им почести или осквернять так, что кровь стынет в жилах даже у меня.

Останки растерзанных разбойников я тоже подняла на время, чтобы они убрались подальше в лес. Оврагов и ям там было достаточно для погребения даже этой толпы. Тех, кто был искромсан на куски, относили былые товарищи. Пусть сослужат друг другу – и мне заодно – последнюю службу.

Покончив с этим и собрав для костра хворост, я сотворила защитный барьер вокруг дерева, что стало центром нашего лагеря. Ведя по земле линию посохом, произносила заветное заклинание:

– Ни живой, ни мёртвый, ни дух бесплотный, ни птица, ни зверь, черту пройти не смей.

Оно всегда действовало безотказно. Даже вся мошкара, все ползучие твари, что прятались в траве, отхлынули прочь от начертанной на земле линии, покидая круг.

Девица, пришедшая в себя, тусклым взглядом наблюдала за мной. Молча. Видно не могла понять, что я делаю и почему, да друг я, или нет. Но поскольку навредить ей я ничем не собиралась, она ни слова против моих действий не проронила. Только поблагодарила кое-как.

Полностью она пришла в себя к вечеру. Осознала произошедшее, потерянное. Сидела под деревом и плакала. Пришлось давать снадобье.

– Я не знаю, сколько от них бегала, – хрипела она, всхлипывая. – Батюшку на глазах у меня убили, людей наших – быстро. Мне бежать велели, как зверю… охота, сказали. Поймаем – пожалеешь… А я в Кейнис ехала. Жених там у меня. Замуж хотела… приданное везли. Теперь не сыщешь…

– Хорошо, что жизнь осталась, – напомнила я.

– Хорошо… хорошо, – повторила она бесцветным эхом. – Только не пойму – как? Когда уже совсем конец настал мне – явился наш сопровождающий, сэр Люннер, и зарубил всех… Но сам как мёртвый был. Я в лицо его смотрела… Там ни глаз, ни носа…

– Я никого не видела, – жестом напомнила спасённой, что нужно пить отвар.

– А почему тогда меня отпустили? Кто меня спас?

– Не знаю, – я пожала плечами. – Медведь, может, распугал? Здесь водятся.

– Медведь, – она хотела поверить. – А почему меня не тронул?

– Подумал, что мёртвая. Медведи не трогают покойников.

– А этих всех?..

– А этими поживился.

– Так бывает разве?..

– Как видно, – и зачем ей так нужен ответ?

Она, наконец, перестала расспрашивать о медведях, немного помолчала. А потом представилась:

– Я – Кассия фон Бланк. А ты?

– Милейн Амариллис.

– Ты же пастушка?.. – в её голосе звучала надежда на то, что я действительно не что-нибудь другое.

– Да, – я почти не кривила душой. Ведь когда-то, в детстве я и впрямь была пастушкой – простой, самой обыкновенной, маленькой и милой. До того рокового нападения на мою родную деревню. С тех пор я не простая.

На всякий случай я обратила всё ещё рассеянное внимание Кассии на мой посох и на Арчи, который ничем не показывал своей истиной натуры, и вёл себя так, как мог бы самый настоящий козлёнок. Спал – точнее, делал вид.

Кассия медленно кивнула, словно увиденных и услышанных объяснений ей было достаточно. Я посоветовала ей тоже укладываться спать, клятвенно пообещав, что буду бдительно охранять наш маленький лагерь до утра. Но охранял его, ясное дело, мой защитный барьер.

И мой бдительный фамильяр.