Период грандиозного везения оставил мне сбережения, – целое состояние по здешним и нынешним меркам, – даже при самых скромных прогнозах денег этих хватит надолго, много дольше того, что может выдержать мой организм; по-настоящему меня беспокоит лишь то, где меня настигнет смерть. Уж очень не хочется, чтобы это произошло на больничной койке или, еще хуже – на улице. В этом – весь я: чрезвычайно не хочется играть главную роль в хоррор-реалити; на миру и смерть красна – не про меня. И еще, как ни странно, не хочется доставлять хлопоты посторонним. Я и так уже стараюсь показываться на людях как можно реже, и только по крайней необходимости. Однако, даже такое поведение не гарантирует – да ладно симпатий! понимания! – просто индифферентности, безразличия. Соседи сторонятся, косятся, их подозрительность давно превратилась в тяжелое угрюмое презрение. Следующей фазой, наверно, должна стать неприязнь, даже озлобление или агрессия, но я надеюсь – к тому времени совесть моя уже совсем атрофируется, так что, как говорится, милости просим! Хотя бы напоследок хочется побыть холодным и циничным, бесчувственным и наглым. Скорее бы, а то подчас становится совсем невмоготу.

Очень жаль родителей, особенно маму. Она заходит иногда ко мне, и каждая наша встреча превращается в мучение, в пытку, в долгую, тягостную казнь без права смерти. В последний ее приход я заметил, как она украдкой шепчет что-то, а потом прячет за газовую плиту какой-то предмет, – я достал его, когда она ушла. Это была тряпичная кукла с непропорционально большой головой и пуговицами вместо глаз. Язычество какое-то! Колдовство! Надоело все, скорее бы агония!..

А пару дней назад все изменилось. Случилось это во время моей традиционной вылазки в магазин. Все было как всегда: заискивающие взгляды, просительный шепот, ненависть в уголках слезящихся, воспаленных глаз. И все-таки что-то было не так. Какой-то легчайший штрих, нюанс, какой-то намек, робкий, призрачный растворился в декорациях, пространстве, все неуловимо и необъяснимо изменилось. Я оглянулся. Две незнакомых пары глаз царапнули взглядом, обманчиво безразлично потухли, и сердце вдруг прыгнуло, подернулось рябью; я прищурился, всмотрелся. Незнакомцы. Ничем не отличаются от остальных – такие же измочаленные жизнью, изъеденные нищетой, отмеченные всеми непременными в таких случаях атрибутами, отличиями и регалиями. В заношенной и неопрятной одежде, покрытые кастово-кондовым слоем неблагополучия, въевшегося в каждую пору, каждую клеточку тел и душ, с мелкими, невыразительными чертами и рабскими повадками. И все же что-то зацепило. Зацепило и обеспокоило. Нет, я не уловил агрессии, мгновенной дерзкой решимости или глухого и тяжелого замысла, они не вызвали во мне ни тени страха. Это было что-то другое. Совсем другое. Даже вообще. Что-то необычное и в то же время знакомое, далекое и близкое одновременно. Воспоминание о смутном, забытом, дорогом; как трепет неожиданного прикосновения, узнавания во тьме, как тепло и нежность (нет, вы только представьте!) домашнего очага. Что это?

В тот день все у меня шло наперекосяк, я не находил себе места. Казалось бы, что такого? – подумаешь, встретил двух незнакомцев, вспыхнули-согрели, померцали ассоциации! Ну и что? Мало ли! Напомнили что-то-кого-то! Но раз за разом пробуждаясь, плавая в вязком, сонном, в мути, я вновь и вновь вспоминал случившееся, и тепло возвращалось, неожиданно, тихим эхом, – оно напоминало первое весеннее, март, ощущаемое скорей нативно, подсознательно, – материализация предвкушений, кульминация и катарсис зимы, долгого и томительного ожидания. И впорхнула в изможденную мою душу надежда, заметалось, зарябило суетливое-пестренькое – что поделать? я всего лишь человек – а, что, если со мной еще не совсем кончено? Вдруг Фортуна вспомнила, переменилась ко мне? Вдруг вот именно сейчас колесо останавливается, жалобно и недовольно поскрипывая, механики наскоро меняют режимы, переводят стрелки, семафор мерцает фонарями – вот-вот все двинется в обратном направлении? Я усмехался, изливал на затеплившийся было огонек едкую желчь, но надежда (вот же неугомонная! когда не надо!) уже свила гнездо, поселилась в сердце. Что же было во взглядах тех двоих? кто они?