Он же заметил, что само понимание термина «абсолютный» (absolute) отличалось от современного. Оно ни в коем случае не противоречило идее ограниченности власти и прерогативы, поскольку англичане привыкли считать, что их короли достаточно существенным образом ограниченны в одних сферах, но неограниченны и абсолютны в других.187 Термин «absolute» понимался в Англии XVII в. как «совершенный» (complete), «определенный» (certain) и безупречный (faultless). Только после событий 1688 г. термин «absolute» окончательно приобрел негативный смысл применительно к характеристике определенного политического режима, и стал аналогом понятию «произвольный» (arbitrary).188 Если прерогативные полномочия английской короны практически единодушно описываются в современной историографии как весьма ограниченные, то вопрос о том, не было ли у отдельных английских монархов намерения эти ограничения преодолеть, остается достаточно дискуссионным.189

Таким образом, в современной историографии традиционная оценка, характера и направленности трансформации политических институтов в ходе событий Славной революции 1688 г. как перехода от «абсолютной» монархии к «конституционной», рассматривается как некоторое упрощение. Возможно, такое упрощение допустимо, когда оно используется в качестве объяснительной теории, однако при детальном рассмотрении становится очевидно, что многие важные особенности процесса либо вовсе игнорируются, либо помещаются в контекст, искажающий их содержание.

Конституционная монархия как форма правления и разновидность политического режима предполагает наличие самостоятельного и постоянно действующего законодательного органа. Английский парламент не стал таковым после 1688 г. уже потому, что его законодательные полномочия, как было показано в разделе, посвященном общему праву, были весьма ограниченны и могли осуществляться только в рамках ординарной королевской прерогативы. Иначе говоря, законодательство осуществлялось органом, известным в английском общем праве и конституционной практике как «король-в-парламенте». Утверждать, что с конца XVII в. политическая власть принадлежала исключительно этому органу, означает игнорировать те прерогативные полномочия, которыми обладала английская корона и после 1688 г. Единственным серьезным их ограничением стало то обстоятельство, что Вильгельм III и Мария, как следует из нового текста коронационной присяги, стали монархами не по божественному праву, а исключительно по выбору лордов и общин. Но это ограничение, сколь бы важным оно не представлялось в современной историографии, затрагивало прерогативу по божественному праву, оставляя нетронутой ординарную прерогативу.190

Издание законодательных актов, всегда рассматриваемое в английской политической практике в качестве экстраординарной меры, направленной на немедленное искоренение или предотвращение несправедливостей и неудобств, неустранимых в рамках общего права, обеспечивало последнему уникальную политическую роль. Не будет преувеличением утверждать, что британское государственное устройство «укоренено» в общем праве в том смысле, что его фундаментальный принцип господства права (rule of law) сам по себе служит формой конституции. В этом отношении английская монархия начала XVII в. столь же конституционна, сколь и ее наследница после 1688 г.191 Очевидно, что применение термина «конституционная монархия» в его современном понимании, приводит к неверному пониманию смысла тех перемен, которые произошли в политической системе страны в результате событий Славной революции.