Что касается английского парламента, то к 1688 г. он не обладал какими-либо исключительными полномочиями, которые были бы неизвестны средневековым ассамблеям. Даже ежегодные парламентские сессии трудно признать новым явлением: при Эдуарде III (1327‒1377) парламент собирался ежегодно и проверял королевские расходы, однако это не делало Эдуарда III конституционным монархом, поскольку парламент, являясь проводником ординарной королевской прерогативы, ограничивал свои взаимоотношения с короной финансовыми полномочиями. Действительно важным в английской системе государственного управления, основанной на нормах общего права, оказывается не то, как часто собирается парламент, а то, какую роль он выбирает в отношениях с короной в рамках ординарной королевской прерогативы.192

В этом смысле изменения, внесенные в английскую конституционную систему «Биллем о правах» 1689 г., не представляются столь уж значительными, как это некогда казалось представителям классической вигской историографии. Этот акт лишь зафиксировал в виде статута те формальные ограничения королевской прерогативы, которые были фиксированы в общем праве и ранее.193 Сама королевская прерогатива оказалась фактически нетронутой. Король по-прежнему объявлял войну (именно так он поступил в мае 1689 г., просто уведомив парламент об объявлении войны Франции) и заключал мир. Королю не дозволялось иметь армию в мирное время, не никто не лишал его контроля за самой армией. По-прежнему главной опорой политической власти была королевская милость: для Галифакса и Сандерленда она имела такое же значение, что и для Сесила и канцлера Кромвеля столетиями ранее.194 Король был ограничен в возможностях иметь независимые от парламента доходы, или мог не иметь их вовсе, но средства, находящиеся в его распоряжении, он мог тратить по собственному усмотрению.195 Также ключевые вопросы политической повестки могли быть предметом дискуссии в стенах парламента, но не определялись им. Наконец, поскольку парламентской монархией обычно именуется форма правления, при которой король не имел возможности назначать своих министров сам, а контроль за надлежащим исполнением ими своих обязанностей лежал на парламенте, то очевидно, что, вопреки утверждениям Т. Б. Маколея и его последователей, такая политическая система в ходе Славной революции 1688 г. установлена не была.196

Как уже отмечалось, на протяжении «долгого XVIII в.» английский парламент представлял собой особенную, почти уникальную модель перехода от средневекового сословного представительства к корпоративному, а затем представительному законодательному органу, парламенту в современном значении этого слова.197 Значительная часть как отечественных, так и британских исследователей сегодня все еще придерживается взгляда, согласно которому английский парламент становится законодательным органом в конце XVII – начале XVIII в. Очевидно, следует быть осторожнее: в это время он скорее обрел лишь собственные прерогативные полномочия. Но и последнее утверждение вовсе не означает, что одновременно английский парламент трансформировался в законодательный орган в современном смысле слова. Для этого потребовался еще век постепенных конституционных изменений, завершившийся «конституционной революцией» конца первой трети XIX в.198 Анализ ключевых конституционных документов, принятых в результате Славной революции 1688 г. приводит к заключению, что главным политическим итогом перемен стало правовое закрепление политического режима, наиболее точно характеризуемого как ограниченная монархия. Как было показано выше, в современной историографии признается, что монархия первых Стюартов также была ограниченной, поскольку главным проводником ординарной королевской прерогативы являлся парламент. В остальном эта монархия была «абсолютной» (насколько этот термин вообще применим к истории институтов английской монархии) в том отношении, что базировалась на божественном праве.