[56], – конца не будет, а много читать – утомительно для плоти”[57]. И, вместо того чтобы изучать новый город, я занялся Хемингуэем и Фицджеральдом, время от времени поглядывал в окно на соседский особняк и лихорадочно соображал, как мне преодолеть непроницаемый барьер, что отделяет меня от жизни Ноаха, Ребекки и сногсшибательной Софии Винтер.

Случай представился раньше, чем я надеялся. Через три дня после барбекю ко мне нагрянул нежданный гость.

– Как дела, сосед? – Казалось, Ноах с трудом помещается в наш дверной проем. – Занят?

Дома никого не было: у матери и отца первый рабочий день. Я пригласил Ноаха войти, спросил, не хочет ли он чего-нибудь выпить.

– Пиво есть?

Я представил, как отец, вернувшись с работы, потягивает пивко над страницей Талмуда.

– Нет.

– Ну и ладно. Тогда дай воды.

Я налил ему стакан и сел рядом с ним за кухонный стол.

– Хорошо у вас, – непринужденно заметил Ноах.

– Видел бы ты наш старый дом. Вполовину меньше этого.

– Да ну? – Он отпил воды, обвел взглядом кухню. – Вы уже разобрали вещи?

– Более-менее. – Оставалось еще несколько коробок, но мать, не щадя сил, торопилась навести порядок. Мы с отцом вносили посильную лепту, выполняли мамины указания, но чаще слонялись по дому, расставляли свои вещи и привыкали к новому месту.

– Тебе понравилось у нас?

– Ага, – выпалил я. – Было круто. (Пауза.) Спасибо, что пригласили.

– Мои родители любят гостей. Говорят, что в доме должно быть полно народу, иначе грош ему цена. – Он произнес это вовсе не снисходительно. – Ребс передавала привет, сказала, ей было приятно с тобой пообщаться.

– Мне тоже, да, она замечательная.

– А как тебе София? Вот вы с ней распустили хвосты, как два павлина, с этим вашим Набоковым.

Я почесал подбородок, отчаянно притворяясь, будто его похвала меня ничуть не трогает.

– Да, было… интересно.

– Очень. – Он подмигнул, отпил большой глоток воды, вытер губы. – Помнишь, ты обещал помочь мне с сочинением? Я решил воспользоваться твоим предложением. (Ничего такого я не предлагал, чуть было не сказал я.) Ты уже написал работу по “Бледному пламени”?

Написал. Причем еще в июле, настолько мне не терпелось всерьез налечь на учебу.

– Да.

– Тогда… – он достал из кармана сложенные листы бумаги, – может, глянешь? А то оно, как бы это сказать, сыровато.

Я развернул его сочинение, пробежал глазами.

– Мне ужасно неудобно тебя беспокоить, но мне с самого начала нужны высокие оценки, мне же поступать. Да и Эван, – Ноах упоминал о нем в бассейне, – еще не вернулся, он в Европе, или в Южной Америке, или где там его черти носят, за ним не уследишь, а Ребс не хочет, чтобы я напрягал Софию, а Амир, ты его не знаешь, но он тот еще отморозок, то есть вообще отмороженный на всю башку, особенно теперь, в выпускном классе… А ты, похоже, разбираешься, что к чему.

– Не вопрос, – перебил я.

Он просиял.

– Точно? Если трудно, не парься. Правда.

– Не трудно. Но я не обещаю, что получится хорошо.

– В жизни не поверю. – Он допил воду, встал, я проводил его до двери. – По моему опыту, люди, которые с ходу цитируют “Гамлета”, запросто причешут сочинение своего приятеля.

– Видел бы ты мою школу…

– Да мне любая помощь сгодится. Если честно, я в этом вообще не смыслю. – Он стукнул кулаком о мой кулак. – Ты сегодня вечером занят?

– Да вроде нет.

– Тогда поехали с нами. У Лизы Ниман сегодня вечеринка. Она клевая. Может, ты ее уже видел в городе? Рыжая-прерыжая, волосы торчком, красит пряди в фиолетовый, серебристый и прочие безумные цвета. Любит шутить, что это бунт против рыжести.

– Против чего?

– Извини, я не хотел обидеть рыжих. – Он примолк. – У тебя, наверное, девушка рыжая?