– Не разбрасываться, а передать на хранение, – поправил его Даниэль.

– Почему мне и зачем это всё? – чуть покашлял Рэй, прочищая горло.

– Я знаю, что могу тебе доверять. И пока меня не будет, хочу, чтобы ты подержал его у себя.

Рэй закашлял ещё громче и даже отхлебнул морса прямо из кувшина, игнорируя рядом стоящий кубок.

– И долго ли тебя не будет? – поинтересовался Рэй.

– Если всё пойдёт хорошо, то около недели.

– Ах… если… отлично, – протянул Рэй. – А если нет? Могу забрать себе? – Он взялся пальцами за флакон, но цепочку Даниэль из руки не выпустил.

– Плохая шутка, – нахмурился Даниэль. – Но всё же имеет место быть. – Он наконец выпустил цепочку из рук. – Ты же знаешь, я всегда надеюсь вернуться.

– И почти всегда успеваешь вовремя, – грустно улыбнулся Рэй, надевая цепочку на шею и пряча пузырёк под рубашку.

– Береги его, ладно? – Он пристально посмотрел Рэю в глаза.

– Как всегда, – похлопал он рукой по флакону.

Даниэль, чуть приподняв уголки губ, встал из-за стола и, кивнув на прощание Рэю, направился к выходу. Тот, оставаясь сидеть на своём месте, окликнул его. Даниэль, уже взявшись за кованую ручку, обернулся.

– Лови! – Рэй бросил ему небольшой тряпичный свёрток с парой ещё тёплых сдобных булочек, который Даниэль изловчился поймать. – Обещай попробовать. – Рэй подмигнул ему. Даниэль, улыбнувшись, покачал головой, спрятал свёрток за пазуху и, открыв дверь, вышел из дома. Он знал, что оставил вещицу в надёжных руках, и от осознания этого ему становилось спокойнее за свой народ.

Выехав за главные ворота, Элизабет сильнее обычного пришпорила лошадь, и та погнала во весь опор. За считаные минуты спустившись с холма, она оказалась у обрыва. Резко затормозив и натянув поводья, Элизабет даже не думала о том, что может причинить боль. Уздечка впилась в губы Аннабель. Она тяжело дышала и фыркала носом. Такого обращения от своей хозяйки лошадь не припомнила, поэтому нервно расхаживала у самого края склона и ждала ещё какого-нибудь подвоха. Элизабет напряжённо всматривалась вдаль, пытаясь разглядеть хоть что-то, напоминающее всадника. Но сколько бы она ни старалась, не искала, не ощупывала каждый клочок земли – она ничего не находила.

– Может быть, он и не в долине вовсе? – тихо произнесла она. – Может быть, он где-то в лесах?

Она окинула взглядом низину ещё раз и, развернув Аннабель, поскакала обратно к замку.

Свернув чуть левее, углубившись в редкие деревья, росшие на холме и с одной стороны окружавшие поселение, она выехала к тому месту, о котором ранее рассказывала отцу. Остановив лошадь в небольшой прогалине, сплошь усыпанной голубым ковром подснежников, Элизабет спрыгнула с неё и, привязав к дереву, пошла побродить среди этой нежности, напоминавшей лазурь водяных просторов. Она решила, что, может быть, отец вспомнит о цветах, упомянутых ей вчера при встрече, и приедет на это место, ведь только тут росло так много голубых огоньков. Конрад не был исключением. По его возвращении Элизабет заново ему всё показывала и рассказывала. Снова открывала ему давно известные, но глубоко похороненные в его сознании места, точно он был новорождённым. Оставив лошадь, она отправилась на самый край прогалины. По пути Элизабет наклонялась и срывала самые красивые цветы, собираясь набрать их целый букет, чтобы потом отвезти в замок и поставить в комнате отца. Ей было очень важно показать ему не только свою заботу и любовь, но и течение жизни, воплощённое в этих маленьких и хрупких созданиях.

– С восходом солнца просыпаются, с закатом засыпают, – приговаривала она.

Так, прохаживаясь по поляне, срывая цветы и стараясь их сильно не топтать, она незаметно для себя набрала уже внушительную охапку. Но отец так и не приходил. Нагнувшись за обещанным себе самым последним цветком, она услышала шорох сухих веток, ломающихся под чьими-то ногами. Кто-то приближался. Ожидая увидеть долгожданного отца, она развернулась в сторону доносившегося шума и с широкой улыбкой на лице застыла на месте, держа огромный букет подснежников. Шум становился громче. Наконец, за стволами деревьев Элизабет начала различать знакомую фигуру. Вытягивая шею, поднимая голову и заострённый носик, она внутренне ликовала.