– Эви… что значит, не были настоящими родителями?

– Они говорили об этом постоянно, что не нужно было меня забирать, что лучше бы у них были свои дети. Но я ведь… я ведь не виновата…

– Конечно, ты ни при чём, тише, милая… скажи мне, что произошло дальше?

– Мама и папа продолжали кричать друг на друга, мама схватила нож и замахнулась на папу, но нож упал на пол, а они всё кричали… я подняла нож…

– Что ты сделала, Эви…

– Я не виновата, Саймон… они меня вынудили…

Девочка впала в истерику, я обнял её так крепко, чтобы она почувствовала, что в мире есть и добрые люди, способные любить своих детей. Ребёнок оказался в плохих руках.

– Эви, – я взял её маленькое личико в свои ладони, – я обещаю, что тебе больше никогда не придётся так поступать. Они были плохими людьми, таких на твоём пути больше не встретится.

– Хорошо…

Немного успокоившись, Эви объяснила мне, что не уверена – сама ли убила своих приёмных родителей. Ей постоянно снится этот день, где она собственноручно всаживает нож в тела своих родителей, но наяву это или нет, до конца пока не ясно. Что я могу сказать по поводу этой ситуации, случай крайне странный и девочка тоже. Я хочу верить ребёнку, но пока у меня не получается. Она крайне убедительна в своей версии, но также убедительно она может и лгать!

Эви провела в клинике ещё несколько месяцев, суммарно получился почти год терапии. Я привёл её сознание в нормальное состояние, не видя признаков агрессии, панических атак, истерик и прочего, ведь при приёме сюда многое из этого сопровождало бедняжку. Сейчас же всё иначе. Девочка радуется жизни, улыбается, контактирует с другими детьми. И настало время выписывать её. Это даётся мне крайне нелегко, ведь я привязался к ней, как к родной дочери. За этот год с помощью Эви мне удалось вывести Итана из тягостного состояния и наладить с ним контакт. К сожалению, настало время прощаться…

Я подписал кучу документов, подтверждающих вменяемость Эви Грейс, согласовал её состояние со многими комитетами. Но одно от всех я всё же скрыл. Девочка действительно убила своих приёмных родителей Билла и Линду Андерсон в 94-ом! Ни в одном из документов этого я не указал, ведь если рассказать правду о таком поступке, она попадёт в места, которые погубят её жизнь, а мне бы так этого не хотелось. Мы договорились с Эви никому и никогда не рассказывать об этой страшной правде, но, если хоть один из нас проболтается – контакт между нами будет потерян навсегда. Мы дали обещание.

В день выписки Эви из больницы к нам приехала целая делегация. Из всей толпы журналистов и зевак выделялись двое стоящих в стороне – Джон и Роза Перес. Я знал, кто эти люди, но вот Эви ещё только предстояло узнать. Мужчина и женщина шли навстречу девочке, чтобы объявить о том, что удочеряют её. Мне никогда не забыть этот взгляд. Эви обернулась, вытирая слёзы – ей не хотелось покидать место, которое уже давно стало настоящим домом и в котором её любили сильнее, чем кого-либо ещё.

Я прослезился впервые за тридцать девять лет. Мне не хотелось отдавать ребёнка чужим людям, но все документы уже подписаны. Эви вырвалась из толпы, осознав, что покидает клинику и бросилась ко мне.

– Саймон, я туда не хочу! Прошу оставь меня здесь! – колотившийся голос мешал девочке внятно произносить слова.

– Поверь, мы ещё увидимся…

Оглянувшись назад, Эви бросила томный взгляд в сторону новоиспечённых родителей. Другого выбора не было представлено, поэтому осознание произошедшего быстро настигло белокурую девчонку.

– Не забывай о том, что пообещал мне.

– Я сдержу своё слово. Прощай, милая!