Ой! Я случайно!.. или Тридцать три несчастья Наталия Зябкова

Коль ты ведьма, но девица,

Надобно поторопиться:

Ведьма силу обретёт,

Как любовь свою найдёт!

− Агнешка! Иди немедленно сюда! Агнешка! – надрывалась бабушка.

В лавке приём товара – настоящий кошмар. Бабушка считала, что я должна быть сразу и грузчиком, и приёмщиком, и счетоводом… А ещё успевать нахваливать товар и улыбаться покупателям, которые заглядывают к нам за разными диковинками.

− Агнешка! Вот дрянная девчонка! Опять наверно убежала к пани Команской за трдельником1! – жаловалась она кому-то. Я стойко пряталась в погребе, между двумя кадушками с мёдом – обычным, липовым, и особым, что привозил пан Сёрба из Поддубников. Мне настрого запрещалось пробовать тот мёд, но… где я, и где запреты? Липовый хорош, нечего сказать, но Поддубники – место особое, там и нявки иной раз встречаются, под видом простых пани, только белой как мрамор коже можно их отличить, и появляются ближе к вечеру… Добрые люди от них спасаются кусочком ладана в кармане, горстью соли, особой молитвой, написанной на листочке или обычной махоркой – они дым не выносят.

− Любит девочка сладкое – она ведь совсем ребёнок ещё! – я узнала хриплый бас пана Сёрбы, что задержался, чтобы купить бутылочки для зелий и травяной настойки из Преважни. Туда её привозили по речке Тавре из неизвестной дали. – Я вот не молод, а трдельник тоже не прочь отведать! – добродушно бубнил пан Сёрба. Не даром я ему всегда сыпала махорки с довеском!

− Ей не сладкое трескать, а мне помогать надо! Совсем распустилась девчонка! Никакого с ней сладу! – видать, там стало совсем жарко, раз бабушка так разоряется. Ой, надо идти, а то влетит по самые уши!

− Беги! Там столько товара привезли! Панна Арабелла без тебя до вечера не управится.

Как всегда, незаметно, откуда-то из-за кадушки вынырнула Беата, белая как снег кошка с янтарными глазами. – Она, думаешь, чего так ругается?

− Бабушка всегда ругается! –попробовала я вяло успокоить свою совесть.

− Так по делу же! – не отставала Беата. – Если б ты не отлынивала, да по углам не пряталась…

− Ага! Все коробки перетаскала, всё записала, ценники прицепила, лавку помыла! – эту считалку составила по бабушкиным указаниям. Она всегда злилась, когда я начинала её дразнить. – Всем улыбалась, работала не разгибалась!

− Ну, Агни! Ты же знаешь, что неправа!

Я показала ей язык, вздохнула… Ну до чего же мир несправедлив! Почему, когда другие в этом году поедут учиться в Карловградский университет, я должна считать бутылочки из цветного стекла, клеить этикетки, взвешивать специи и подметать лавку? А всё из-за неё! Заразы желтоглазой – Беаты, кого же ещё? На самом деле, она, конечно не виновата и я очень её люблю… Просто в университет прирождённым ведьмам путь закрыт! Кто ж знал, что я «седьмое колено» Цибеты Белоглазой? Бабушка колдовством редко пользуется, мама вообще безо всякого дара… Ох и пофартило…

Не задумываясь, я взяла серебряную ложку, лежащую на только доставленной кадушке с медом из Поддубников, щедро зачерпнула янтарной тягучей сладости и сунула в рот. Должна же быть какая-то компенсация, раз придётся вместо лакомства со свежим лимонадом таскать коробки и слушать нотации! Тут же невозможно стало усидеть на месте, беспричинной радостью распёрло грудь. Бабушка шепотом рассказывала соседке, что за мёдом от пана Сёрбы приходили мужчины, которые хотели сил добавить − ночью жен порадовать, а женщины от него бодрились и могли работать дни напролёт… Верю.

− Беги скорей! Не то достанется на орехи! − поторопила Беата.

− Шла бы ты мышей ловить! – вспылила я.

Коргоруша2 осуждающе мяукнула, вильнула хвостом и скрылась в неизвестном направлении, а я поплелась в лавку. Так и есть: у прилавка стояли шестеро покупателей, терпеливо ожидавших, пока бабушка рассчитает пана Сёрбу, а за стойкой почти до самого потолка стояли коробки с новым товаром, ожидавшим приёмки.

− Агнешка! – мне показалось, или в голосе бабушки кроме раздражения слышалась радость? – Где ты бегаешь? Иди товар принимать!

Интересно, это Вит специально постарался мне в отместку, за то что не встретила? Как только запёр те верхние ящики! Да ему-то что? Сам ростом почти под притолоку!

Я сбежала в погреб, как только увидала грузовичок со значком почты на дверце. Мой друг с самого нежного возраста, Вит Янда, после окончания школы устроился подработать почтарём. В первом классе поначалу думали, мы брат с сестрой – как ниточка с иголочкой, всюду вместе. Потом очень удивлялись, что моя фамилия не Янда а Кло́бук. Я его всё гномом дразнила, пока он в пятнадцать резко не вымахал. Ещё дразнила очкариком – у него в пятом классе резко ухудшилось зрение. А как пошел после школы работать почтарём, так и вовсе стал «косая сажень» в плечах: потаскай-ка посылки с утра до вечера, ещё не так раскачаешься. Но очкариком всё равно остался.

− Агнешка! – не умолкала бабушка: ещё немного, и у меня на собственное имя аллергия случится. – Тут Вит все глаза проглядел, тебя высматривал! Где ты бегала?

Бабушка у меня очень хорошая, добрая… Но как скажет иной раз! Я сделала большие глаза, стрельнув ими в сторону покупателей, навостривших уши. Ага, конечно! Тётя Марта, мельникова женушка тут же – вон как шею вытягивает: боится, не дай Бог не расслышит чего. Она дружна с матерью Вита, тётей Соней, а ещё половиной кумушек нашего городка, Цмянок, а с другой половиной в контрах. Вмиг Любке, теперешней девушке Вита донесут, а она ему «головомойку» о ревности устроит.

Благо, бабушка всё-таки догадливая. Только головой кивнула и рукой махнула:

− Работай, не спи на ходу!

Пришлось брать стремянку и лезть наверх – иначе не достать до последнего ящика. Благо, он лёгким оказался. Внутри лежали три тряпичные куклы – их нам поставляла пани Сальда, из Люберцы. Хозяйки часто мо́танок3 заказывают – это оберег хороший. Таких куколок к хозяйству приставляют, чтобы всё ладилось, стряпня не пригорала, а в доме разные нечистики не водились. Некоторые для детей берут, чтобы никто не сглазил.

Пани Сальда добрая ведьма, известная − давно с ней сотрудничаем. Пока мама в Преважню не уехала с дядей Онджи, своим новым мужем, она такую куклу тоже заказывала, чтобы личную жизнь устроить.

Я подписала цену на маленьких зелёных бумажках, приколола их булавками к телам кукол, вписала в приходную книгу и положила на полку на видное место – не залежатся, их уже неделю спрашивают. Следующую коробку я еле удержала – стремянка угрожающе скрипнула. На картоне значилось «хрупко, стекло». Пан Сёрба, уже направлявшийся к дверям, с удивительной прытью, которую сложно было угадать в этом полноватом седом мужчине, кинулся ко мне и поддержал выскальзывающую из рук тяжёлую коробку. Потом вовсе отнял её и поставил на пол рядом с прилавком.

− Что ж вы, панна Арабелла совсем внучку не бережёте? – попенял он подозрительно зардевшейся бабушке, − Да ещё почтарь этот удумал новые стены из коробок строить! Вот встречу его, выскажу!

Голос у пана Сёрбы строгий, а сам подмигивает мне, и улыбку в пышных седых усах прячет. Вот старый хитрец! Он давно за бабушкой ухлёстывал, да она ему всё от ворот поворот давала. Так наверно хитрый пан решил на этот раз с другой стороны зайти – через меня. Только я в этом деле им не помощница – сами пусть разбираются. Бабушку я понимаю: хоть пан Сёрба и хороший, только в Поддубники ей переезжать не с руки – она лавку оставить не сможет, а он свою пасеку. Вот и ходят друг за другом кругами, как рыба на блесне – не сходятся и не расстаются насовсем. Ай, сложная она, взрослая жизнь!

− Спасибо, пан Сёрба! Я сама ему выскажу, как встречу! Доброго вам дня! – поблагодарила я пасечника и разрезала верёвку, что стягивала коробку. В соломе прятались разнообразные по размеру и форме бутылочки, наполненные цветным содержимым. К каждой крепилась этикетка – без этого нельзя − не дай Бог перепутать зелья! Беды, конечно, не случится – такого «добра» мы не держим, а вот конфуз – вполне. Сопроводительный список с ценами на каждое зелье завалился на самое дно.

− Ой, а что вы новенькое получили? – это снова тетка Марта: встала у меня за спиной и заглядывала через плечо.

− Вечером зайдите. Всё подпишу и выставлю, тогда можно будет выбрать, − осадила я её. Бабушка зыркнула на меня неодобрительно, но промолчала – она мельничиху недолюбливала. Та поджала губы и попросила отрез ткани для рукоделия. Сверяя каждый пузырёк с приходным листом, я не заметила, как бабушка отпустила всех покупателей – лавка опустела.

Я поставила жирную галочку напротив последней позиции в списке, а на соломе внутри ящика осталась одна самая красивая бутылочка с зельем подозрительно ярко-розового цвета, почему-то без этикетки.

− Смотри-ка бабуля! Неучтённое что-то! Да яркое какое!

Бабушка ястребом вцепилась в бутылочку, и принялась вертеть её, пытаясь найти хоть какую-то маркировку. Наконец, признавая поражение, она поставила розовый пузырёк на прилавок и со вздохом сказала:

− Видно Марика Сальда по ошибке что-то чужое нам сунула – у неё заказов много, немудрено. Ты, как прием товара закончишь, сбегай на почту к Виту, отправь ей обратно – уже хватилась, небось.

Теперь мне пришёл черёд вздыхать – нет бы предложить допринимать остальное. Но бабушка не со зла, понимаю. Она хотела мне свою лавку передать, раз не выйдет, как нормальным людям в университет поступить. У бабушки присказка: «Чтобы сеять или жать, нужно лень свою дожать». А ещё: «Прежде чем научишься, исправлять замучишься». Вот и гоняла меня, учила – чтоб дело не захирело. Не её вина, что мне до одури скучно торговать. Вит на почте тоже маялся – ему проще посылки с письмами развозить, а не регистрировать и в реестр вносить. Но у него это временно, может, всё же получится поступить. На самом деле мне этого хотелось − друг всё-таки, ему хорошо, мне радостно. Но и боялась я этого − как уедет, останусь совсем одна.