На следующий день, день похорон, мы примерно в том же составе и опять же во главе с нашей учительницей пытались попасть в Дом Союзов, Дом «Скорби и Прощания». Выстояли огромную очередь, начинавшуюся где-то у одного из Московских бульваров. Если память меня не подводит – где-то у Рождественского бульвара. Всё свободное от очереди пешеходное пространство вдоль бульварной решётки на склоне скользящего вниз пригорка было усеяно немыслимым количеством потерянных калош.

А без того узкая улица, ведущая от Бульварного кольца к Дому Союзов, была поперёк перегорожена танком. И в эту-то горловину мы старались втиснуться.

Но – безуспешно.

Ибо того же хотела несметная толпа, которая в каком-то бешеном азарте и безумии топтала друг друга. В нас тоже взыграл азарт. Но безумная толпа не позволила ему проявиться, отбросив нас в сторону. Может быть, и к счастью! Трудно сказать, где бы мы были сегодня, если бы этого не случилось…

А где-то вскоре после сталинских похорон Абрам Евгеньевич в очередной раз приехал в Москву. И тут самое время сказать, что его дочь Лора и, соответственно старшая сестра Вити, после школы училась в медицинском институте. В дальнейшем стала крупнейшем рентгенологом, доктором наук (ныне живёт в США).

В институте она подружилась со своей однокурсницей Витой Гельштейн. Родная сестра Виты (юная Майя) была замужем за знаменитым актёром театра и кино Михаилом Ивановичем Жаровым.

Отца сестёр, профессора медицины Илиазара Марковича, во всеобщем ажиотаже врачебных гонений зимними месяцами 1953-го арестовали. А Вита не всегда оставалась в большой квартире на Ленинградском проспекте, ночевала у подруг, у сестры. Кстати, её муж Жаров, будучи парторгом Малого театра, тем не менее, во всей этой ситуации вёл себя в высшей степени достойно.

В самом начале апреля друг мой Витя, придя в школу, торопливым, взволнованным шёпотом рассказал следующее. Прошедшей ночью, часа в три, раздался в их квартире телефонный звонок. К телефону подошёл отец. Кто-то назвал его по имени-отчеству, спросив, не у них ли Вита. Со сна толком ничего не поняв, а может и плохо расслышав, осторожный Абрам Евгеньевич в весьма повышенном тоне потребовал от «телефона» немедленно прекратить безобразные провокации, и бросил трубку.

Но через секунду снова раздался звонок.

И Илиазар Маркович Гельштейн своим реальным голосом сказал, что это именно он. Что его и всех остальных арестованных и выживших врачей только что официально освободили из тюрьмы. И что он разыскивает дочь, которой не оказалось дома.

Совершенно обескураженный волнующей новостью, Абрам Евгеньевич объяснил Илиазару Марковичу, что его дочери у них нет (она в ту ночь ночевала у Жаровых).

А 4-го апреля в газетах появилось сообщение о реабилитации «дела врачей». Это был первый, уже вполне конкретный отголосок того «подземного гула» перемен, который до сих пор лишь неясно предчувствовался, а теперь ясно свидетельствовал: происходит действительно что-то небывалое!

Раньше просто невозможно было представить, чтобы на свободе оказалась сразу целая группа недавно посаженных людей. Какие-то слухи о подобных, и не групповых, редких фактах иногда возникали и раньше. Известно было, например, что освободили будущего маршала Рокоссовского, ещё некоторых генералов.

Но это были единичные случаи, во многом объяснимые трагическими ситуациями начального периода Великой Отечественной войны. Серьёзных, знающих своё дело командиров Красной Армии в те дни катастрофически не хватало. Их, с подачи «гениального вождя», перед войной большой массой перебили. В основном, осталась серая бездарь, хотя в генеральских и даже маршальских званиях.