Плетнёв подарил Витиному отцу свою книгу. Но после всех дальнейших катавасий с дарителем бесценную книгу с бесценной дарственной надписью пришлось сжечь. И всё же можно было в какой-то мере надеяться, что история давнего ученичества у Плетнёва не вынырнет на поверхность.

Однако совсем уж худо было с Витиной мамой Марией Григорьевной. Она была ученицей профессора Этингера, фамилия которого фигурировала в только что опубликованном «Правдой» списке «врачей-убийц». Впрочем, и Абрам Евгеньевич многих из этого списка знал не понаслышке, со многими общался. Витя, каждый день, рассказывая о новых арестах, всё время, повторял одну и ту же зловещую фразу: «Круг сужается».

Правда, по поводу его отца существовала ещё одна надежда. В принципе, надежда очень слабая. Но, тем не менее.

После защиты докторской, для получения звания профессора, он по тогдашним правилам должен был возглавить на определённый срок какую-нибудь кафедру в любом медицинском вузе страны. Такая кафедра нашлась, в частности, в Красноярске. Он туда переехал, временами совершая наезды по основному своему месту жительства в Москве.

К тому же, красноярская элита, в том числе и партийная, быстро сообразила, какого уникального медицинского специалиста получила, дружно пользовала его как врача и даже наградила каким-то орденом.

После его вручения в обкоме Абрам Евгеньевич отправился, как обычно, на кафедру. И тут заметил, что окружающие как-то странно на него поглядывают. Он ничего не мог понять, пока не увидел, что на лацкане его парадного пиджака остался висеть орден, который он совершенно забыл снять. Покраснев до корней волос, Абрам Евгеньевич почувствовал страшную неловкость и, обсуждая с членами своей кафедры текущие дела, в смущении старался хоть как-то прикрыть рукой полученную награду…

Впоследствии, размышляя с моим другом-одноклассником о событиях тех лет, мы склонились к мысли, что всё же отдалённость Красноярска от Москвы с её напором несусветных событий, благосклонное отношение местного руководства, орден – всё это уберегло Витиного отца от приближающейся трагедии. Но непосредственно в те роковые дни ни о чём подобном даже подумать не было никакой возможности.

Между тем, круг, сужаясь, вплотную приблизился к Витиной маме. Спасти её ничего не могло. Разве, что-нибудь уж сверхъестественное. Однако ничего подобного не предвиделось. При этом мы вовсе и не догадывались, что нечто невероятное, несущее счастливую надежду, находилось совсем рядом. Спешило навстречу к нам. К народу страны.

…Девятого марта вождя отправляли в последний путь. А накануне, 8-го марта, мы, несколько одноклассников, пошли в гости к нашей молодой учительнице, в которую были единодушно влюблены, – поздравить с Женским днём. Купили высокий торт с шоколадным зайцем на верхушке. Хотя этому, между прочим, предшествовали горячие дебаты: удобно ли в такие траурные дни? В конце концов, решили – удобно. Женский день есть Женский день. Как же не поздравить любимую женщину!

Наш визит в крохотную комнатку недалеко от Гоголевского бульвара, где обитала учительница, внезапно нарушил её муж. Он вообще всегда появлялся внезапно. Часто в меховых унтах, лётном шлеме – откуда-то прилетал, куда-то улетал. Лишь позже выяснилось, что он участвует в ещё никому тогда не ведомых первых космических запусках, под началом ещё тогда никому неизвестного Королёва. Если прежде он заставал у себя дома нашу компанию, то обычно под тем или иным предлогом деликатно куда-нибудь исчезал.

Но в этот раз, узнав причину сбора, мрачно нахмурившись, без обиняков сказал: «Нашли время!» Мы сочли за благо тут же ретироваться. А он впоследствии, особенно после ставших всеобщим достоянием разоблачений «культа личности», не раз казнил себя за то, что сморозил тогда этакую глупость.