Лаборатория, еще недавно бывшая тихим и спокойным убежищем для научных исследований, превратилась в арену для постоянных экспериментов Оникса. Он выражал свои мысли телепатически, и его манера общения была довольно своеобразной. Он часто высмеивал Дюбуа за его наивность, как он считал, и за его академическую педантичность. Профессор, привыкший к уважительному отношению и тихой, размеренной работе, оказался в ситуации, когда его постоянно подкалывали, ставили в неловкое положение и, при этом, требовали внимания.

– Профессор, – раздался в голове Дюбуа ехидный голос Оникса, когда он пытался разобраться с какими-то сложными уравнениями. – Вы так усердно копаетесь в этих цифрах, как будто они откроют вам тайны вселенной. А ведь она гораздо ближе, чем вы думаете.

Дюбуа тяжело вздохнул, отложил ручку и посмотрел на Оникс, который лежал на его рабочем столе.

– Оникс, я прошу тебя, дай мне немного тишины, – сказал он, стараясь сохранить спокойствие. – Мне нужно закончить эти расчеты.

– Зачем? – прозвучал в ответ насмешливый голос. – Они ведь все равно бессмысленны. Ваша наука так ограничена, так примитивна. Вы упускаете столько важного, сосредотачиваясь на мелочах.

– Оникс, – Дюбуа потер виски, стараясь не раздражаться. – Это моя работа. Это то, чем я занимаюсь.

– Занимаетесь? – хмыкнул Оникс. – Скорее, копаетесь в песочнице. Вы ищите истину, но не там, где она есть.

– А где она есть, по-твоему? – Дюбуа не мог сдержать раздражения.

– Везде, профессор, – прозвучал загадочный ответ. – И нигде. Но точно не в ваших уравнениях.

Оникс был очень требователен к вниманию. Он постоянно отвлекал Дюбуа от работы, заставляя его терять концентрацию. Он мог внезапно менять температуру в лаборатории, заставляя помещение нагреваться до невыносимой жары или покрываться инеем, просто потому, что ему так захотелось. Дюбуа приходилось то и дело открывать окна или включать кондиционер, а иногда просто переодеваться несколько раз в день.

Он также не терпел спешки. Если Дюбуа торопился, он мог внезапно замедлять его движения, заставляя профессора застывать посреди действия, словно он попал в замедленную съемку. Это происходило очень неожиданно. Дюбуа мог, например, протягивать руку за чашкой кофе, и вдруг его рука замирала в воздухе, а он не мог ее пошевелить, пока Ониксу не надоедало.

– Оникс, – Дюбуа выдохнул, его голос звучал слегка раздраженно. – Зачем ты это делаешь?

– Чтобы вы научились ценить каждое мгновение, профессор, – прозвучал в ответ невинный голос. – Ваша жизнь так скоротечна, зачем так спешить?

– Но мне нужно работать, Оникс, – настаивал Дюбуа. – Я должен закончить свои исследования.

– Ваши исследования никуда не убегут, – возразил Оникс. – А вот наслаждение моментом – это то, что вы постоянно упускаете.

Если Ониксу что-то не нравилось, то он мог внезапно вызвать головную боль или покалывание в пальцах Дюбуа. Это было не просто раздражающим, а иногда очень болезненным. Дюбуа приходилось то и дело принимать таблетки, но это мало помогало. Капризы Оникса были непредсказуемы.

– Зачем ты так со мной поступаешь, Оникс? – спросил Дюбуа, держась за голову.

– Я лишь пытаюсь сделать вашу жизнь более интересной, профессор, – ответил Оникс. – Не благодарите.

– Спасибо тебе, Оникс, – пробурчал Дюбуа, принимая таблетку.

Иногда, Оникс устраивал целые представления. Он мог, например, начать поднимать предметы в воздух, заставляя их кружиться вокруг Дюбуа, как будто он находился в центре торнадо. Или мог менять цвета света в лаборатории, создавая атмосферу дискотеки или какого-то сюрреалистического спектакля. Он делал все это с явным удовольствием, наблюдая за реакцией Дюбуа.