– Оникс, – сказал Дюбуа однажды, когда они вдвоем сидели в тишине лаборатории. – Я думаю, что мы начинаем понимать друг друга.

– Вряд ли, профессор, – ответил Оникс. – Но я ценю ваши усилия.

– Почему ты так говоришь, Оникс? – спросил Дюбуа. – Почему ты не хочешь, чтобы мы стали друзьями?

– Дружба – это человеческое понятие, профессор, – ответил Оникс. – Я не человек, и я не понимаю ваших человеческих чувств.

– Но разве ты ничего не чувствуешь? – настаивал Дюбуа.

– Я чувствую, профессор, – ответил Оникс. – Но мои чувства отличаются от ваших. Они древние, глубокие, и, возможно, вы никогда не сможете их понять.

Дюбуа молчал, обдумывая слова Оникса. Он понимал, что их отношения не будут простыми, но он не собирался сдаваться. Он был готов к вызовам, к причудам и странностям Оникса, потому что знал, что в нем кроется нечто, что стоит усилий.

– Ты ведь действительно не помнишь, как ты оказался в саркофаге? – спросил Дюбуа, в надежде получить хоть немного конкретики.

– Я помню многое, профессор, – последовал ответ. – Но те события как будто закрыты от меня пеленой тумана.

– Но ты ведь все же можешь почувствовать, вспомнить хоть что-то, – не сдавался Дюбуа.

Да, могу, – голос Оникса прозвучал более задумчиво, чем обычно. – Я чувствую боль.

Боль? – Дюбуа удивился. – Физическую?

Нет, – прозвучал ответ. – Это нечто большее. Эхо утраты, эхо разочарования. Боль забвения.

Забвения? – Дюбуа не понимал. – Как будто тебя кто-то забыл?

Именно так, – согласился Оникс. – Как будто я был частью чего-то большего, но теперь я лишь тень прошлого.

Мы можем это изменить, Оникс, – сказал Дюбуа. – Вместе. Мы можем узнать твою историю.

Возможно, профессор, – ответил Оникс. – Но готовы ли вы к тому, что узнаете?

– Я не знаю, – честно признался Дюбуа. – Но я готов попробовать.

И с этими словами Дюбуа почувствовал, что их отношения перешли на новый уровень. Он и Оникс стояли на пороге новых открытий, новых знаний, новых возможностей, и он был готов к этому. Но что они обнаружат в этом путешествии? Насколько их взаимоотношения изменятся? Он не знал. Но ему было интересно.

После нескольких недель относительного затишья, когда профессор Эмиль Дюбуа и Оникс, казалось, научились сосуществовать в неком подобии равновесия, напряжение начало нарастать, как тучи перед грозой. Стало понятно, что Оникс не желает быть просто артефактом, предметом исследований, пленником лаборатории. Он требовал уважения, признания, и, что самое главное, свободы. Он считал себя выше людей, называя их “мелкотравчатыми”, “суетливыми”, “ограниченными”. Его постоянные ироничные замечания, его пренебрежительное отношение к человеческим достижениям, начали раздражать Дюбуа все больше и больше.

– Профессор, – раздался в голове Дюбуа голос Оникса, когда он пытался настроить сложный прибор. – Вы так усердствуете, как будто от этого зависит судьба мира. А на самом деле, ваши усилия столь ничтожны, что вызывают у меня снисходительную улыбку.

Дюбуа отложил инструмент, повернулся к Ониксу, который лежал на рабочем столе, как будто дразня его своим спокойствием.

– Оникс, – сказал Дюбуа, стараясь сохранить спокойствие, – ты вечно критикуешь все, что я делаю. Тебе никогда ничего не нравится?

– Мне нравится наблюдать, профессор, – прозвучал ответ. – Наблюдать за тем, как вы бьетесь головой о стену, пытаясь постичь то, что лежит на поверхности.

– И что же лежит на поверхности, по-твоему? – спросил Дюбуа, не скрывая сарказма.

– Истина, профессор, – ответил Оникс. – Но вы слишком заняты поисками сложных ответов, чтобы увидеть простоту.