Софья больше всего на свете хотела забиться в свою комнату – в этот тёмный, затхлый кокон, где можно было бы укутаться в одеяла и погрузиться в вечный сон. Желание исчезнуть из мира не ослабло после её отчаянного броска в реку. Напротив, каждая секунда без Александра лишь разжигала огонь её самоуничтожения. Но она больше не предпринимала попыток уйти из жизни. Это было бы слишком просто. Она убедила себя, что не заслуживает лёгкого избавления. Она должна страдать. Каждое мгновение, каждый вдох должен был ощущаться, словно битое стекло в лёгких.

Поэтому она принимала любое предложение Николая. Что бы он ни придумал, Софья лишь слабо улыбалась и следовала за ним, напоминая блеклую тень самой себя.

В глубине души она надеялась, что одна из их поездок станет для неё последней. Что колесо повозки слетит с оси, лошадь взбрыкнет, или неизлечимая болезнь подкрадётся через глоток холодной воды или через бледного, кашляющего собеседника. И всё закончится.

Пока Николай изо всех сил старался развлечь её – рассказывал о модных пьесах, скандалах вокруг оперных певиц и слухах о романах балерин – Софья рассеянно скользила взглядом по шумным улицам, по серым небесам, отчаянно ища хоть какой-нибудь знак. Знак, который бы подсказал, что ей делать дальше.

Вот и теперь она вглядывалась в тенистую глубину парка. Кроме них двоих здесь никого не было: люди предпочитали располагаться у воды, а сюда лишь доносился приглушённый шум музыки и смех играющих у озера детей.

Николай молчал. Это было на него не похоже. Тишина, обнажающая неловкость, всегда пугала его, поэтому он неизменно заглушал её потоком шуток, баек и свежих сплетен. Но сегодня всё было иначе. Бесконечная грусть окутала его, он чувствовал себя маленьким и беспомощным. Что бы он ни делал, Софья продолжала блуждать вокруг, словно сомнамбула.

Он надеялся, что время притупит боль, но становилось только хуже. Каждый раз, когда ему нужен был совет, в сердце вонзался раскалённый кинжал: первая мысль – обратиться к Саше, а за ней, неумолимо, всплывал образ синих, словно сливы, губ, навсегда застывших в удивлённой улыбке.

– Сегодня год, – сказал он в пустоту, и голос предательски дрогнул.

Софья вздрогнула, будто он отвесил ей пощёчину. Но Николай этого не заметил. Его сознание было занято собственными ощущениями. Рукой он нащупал землю и с изумлением подумал: она всё ещё так холодна.

Сейчас, лёжа на пледе в пятне солнечного света, пробивающегося сквозь кроны деревьев, ему было тепло. Но стоило подуть ветру – и он уже кутался бы в пиджак, спасаясь от холода. Почему он тогда не остановил Александра? Почему поддерживал любые его взбалмошные идеи?

И вдруг внутри него родилась страшная мысль. Может…? Он тут же отогнал её, стиснув зубы. Нет. Этого не может быть. Нет!

Он с грустью посмотрел на Софью. Бледная, истощённая – и всё ещё прекрасная.

Он почти протянул руку, чтобы убрать прядь волос, упавшую ей на лицо, но жуткая мысль вспыхнула вновь, сковав его по рукам и ногам.

Нет, это неправда. Не поэтому он не остановил Александра.

Он обожал друга, как брата. А может, и больше – ведь ни с кем из своих братьев не был так близок. Он почти боготворил его. И именно поэтому никогда не противоречил.

В глазах Николая Александр был неуязвим.

Ведь Бог не может погибнуть.

Ни он, ни Софья не произнесли больше ни слова до самой поездки обратно домой.

В карете Николай болтал без умолку, словно пытался выдавить из памяти молчание, которое окутывало их на пикнике. В первую очередь, его актерство было направлена на него самого.

Софья же сидела, рассеянно глядя в окно, и не сразу заметила, что экипаж свернул в незнакомый ей переулок. Лишь когда Николай резко наклонился к форейтору и потребовал остановиться, она удивленно подняла глаза.