Я шла вперед, нюхала воздух; он заманивал меня все дальше. Жалко было друга, но оставлять его на безлюдной улице было опасно, ведь недруги могли в любой момент выскочить из темных кустов и наброситься.

– Пошли—пошли!

Тишину разорвал гудок и остановил нас. Воздух с металлической пылью ворвался в ноздри, гудок стих, и снова зашелестели листья на кустах.

– Гавра! – услышала я окрик друга, – Слышишь, нас кто—то преследует!

Затрещали кусты, объезжая лужи и буераки на нас надвигалась машина. Мы с Ванькой отступили в темные кусты. Машина вихляла, дергалась, наконец, остановилась. Мы с Ванькой, пробрались сквозь заросли, чтобы быть ближе. Из машины пахло хлебом, мясом и родиной. Вышел высокий мужик, за ним вышла молодая тетка с большой сумкой и старая тетка с большим пакетом. Я сказала Ваньке:

– Нутром чувствую – они нас накормят, пошли за ними.

Ванька был мне хорошим другом, мы вместе с ним когда—то жили на родине. Может, и не богато жили, но, как вкусно пахло лесом, речкой, сеном и дымом. Хозяйка все реже стала выходить на улицу. Однажды появилась во дворе вот такая же машина, из нее вышли люди; они иногда летом приезжали к нашему дому. Хозяйка тогда становилась доброй – часто выносила нам еду. Эти люди достали из машины сумки, мы с Ванькой сразу сообразили, что надо покрутиться рядом. Много всякой еды они разбросали возле крыльца. Мы, почти не разжевывая, заглатывали вкусные куски, забыли про гостей; они недолго были в избе, вывели нашу хозяйку одетой, посадили в машину. Главный человек обошел машину, попинал колеса, когда садился, то крикнул нам: «Дом сторожите, скоро приеду!». Мы с Ванькой провожали машину с хозяйкой до большой дороги, которая гремела и противно пахла. Никто так и не приехал.

Мир не без добрых людей, и они нас подкармливали. Когда повалил снег, и стало очень холодно, мы с Ванькой решили службу бросить и поискать хозяйку. Так оказались в городе. Здесь выжить проще: людей больше, больше еды. Мы с Ванькой много терпели, пока прижились. Однажды пьяные мужики Ваньку привязали к столбу, тогда мы решили жить подальше от людей. Нашли сытное место – большие зеленые коробки, от них всегда пахло едой. Так вокзал стал нашей новой родиной.

– Пошли!

Я воткнула нос в дверную щель, лапой зацепилась за что—то и дверь открылась. Ванька успел зайти, прежде чем за ним дверь закрылась. Большой зал, совсем мало людей; я побрела к ним.

– Какой швейцар им двери открыл? – Спросил один веселый человек другого.

Из темного коридора вышли тетки, они обошли нас с Ванькой и сели на сиденья ближе к веселым мужикам. Я кивнула головой в сторону теток – направила Ваньку к ним, сама прилегла у сумок мужиков. У меня было правильное выражение морды, потому что они стали рыться в сумках.

– Какой ты большой!

Добрый мужик вытянул из сумки яйцо, отошел в сторону, почистил его и положил на скользкий холодный пол; я подошла, тут же их заглотила. Стало стыдно – забыла про Ваньку. Он к теткам не пошел, как я наказывала, а стоял у большой тяжелой двери и только вертел головой. Хорошо, что друг не заметил мою собачью жадность. Отправилась сама к теткам. Вам скажу: так ударило в нос родиной! Одна из теток дернулась – отодвинулась и сумку переставила. Я прилегла возле ее сумки. Другая тетка порылась в своей, протянула мне кусок чёрного хлеба, я встала, взяла хлеб и понесла Ваньке. Не дошла, остановилась и замерла от командирского окрика хозяйки вокзала.

– Уважаемые, собак не прикармливайте и двери им не открывайте!

Командирша подошла к двери, открыла её, прикрикнула на нас:

– Идите на улицу!