– А я старье на свалку выбросила! – добавила Александра.

– Какое старье? – Встревоженный Данила, дочь опустил на землю.

– Не волнуйся, Дань, мама почти все уже со свалки вернула на место.

– Потому – что понимаю: по вашему семейному достоянию музей плачет, а может уже и рыдает. Вполне в этих стенах музей можно открыть, только вот дом разрушается и твердой мастеровой руки, наверное, не дождется.

– Дождется! – Бодро выпалил зять.

– Хорошо бы! – по – хозяйски ловко ввернула Александра свое отношение к наследству мужа.

Погода в этих широтах не особо гостеприимна, но именно в эти дни безвозмездно радовала. Эльвира заметила, как приехавший зять скосил глаза на игровую площадку, приподнял в недоумении брови, мол, откуда взялась, ничего не сказав, взашел на крыльцо.

– Вот и крыльцо еще век будет ждать ремонта! – Эльвира таким недовольством лишь подтолкнула зятя к входной двери. За ним последовала Александра, с азартом транжиря массу эмоций с помощью банного полотенца, которым беспрестанно отбивалась от слепней.

Нюша помахала ручкой в сторону родителей, взгромоздилась на столик и, не обращая внимания на бабушку, продолжила театрализованное представление сказки с новыми друзьями: слониками, собачками и прочими героями детских фантазий.

Данила наскоро переоделся, вышел во двор, широко шагая, по—хозяйски оглядел фасад дома, пристройки и направился в сторону баньки, притулившейся к лесной тропинке.

Вскоре Нюша и бабушка услышали со стороны баньки – темным аккуратным мазком закрывающей зеленый наряд ельника, тарахтенье мотора, отвлеклись на него. Из леса выехал на мопеде не молодой мужчина. Он, заметив Данила, кивнул ему головой, уже сравнявшись с Эльвирой и Нюшей, громко и торжественно выкрикнул: «Здрасьте!» и, огибая забор, ловко вытолкнул мопед с укатанной тропинки на рыхлую песчаную дорогу. Громко лая, из леса выскочила уже знакомая собака, она преследовала водителя мопеда, пробегая мимо Нюши и Эльвиры, лишь чуть замедлила бег.

Зять пропадал в бане, Александра готовила в доме обед, бабушка с внучкой, посоветовавшись – кому нужнее помощь, пошли к Даниле осматривать баньку. Заработала бензопила совсем недалеко, зять, выходя из предбанника навстречу Нюше с бабушкой, прислушался, перебивая надсадный звук бензопилы, сказал:

– В поселке узнал, что дом «трех монашек» родственники продали, похоже, вот этому мужику. Что он с таким огромным домом собирается делать?

Сказал и уже спиной втиснулся сквозь узкий дверной проем и потерялся в темноте баньки.

– Дверь—то нужно поднять!

То ли совет не смог пробиться к зятю, то ли был негожим – реакции не последовало. Эльвира через полуоткрытую осевшую дверь глянула внутрь; в баньке было тесно и темно; зять, присев на корточки, расшатывал, лежащие под большим котлом камни. Нюша отодвинула ручкой бабушку от узкого дверного проема, зашла, понаблюдав за руками отца, присела рядом.

– Папочка, ты ломаешь?

– Ломать – не строить, – ответила за зятя Эльвира и, взяв за ручку Нюшу, вытянула ее из черной – пречерной баньки.

– Нет, я останусь с папой, а ты бабушка иди, – сказала Нюша, вырывая руку, – а потом мне расскажешь сказку про Баба Ягу, ладно?

Эльвире нечего было делать, и она, сказав легкомысленно: «Не ищите, – пойду гулять!», двинулась в направлении зазывающей на концерт бензопилы. За спиной услышала голос зятя:

– Мама, возьмите палку, много змей у старых домов, а они конкуренток не любят.

«Вот так: едешь через всю страну, машины даришь, а тебе не то что спасибо не скажут, а еще и гадюкой назовут. Да—а—а!»

А ведь он прав: Эльвира роль «Гадюки» из рассказа Алексея Толстого на себя примерила еще в молодости, так в этой роли до сей поры и купалась.