– Значит ветровку, – сказала Оля. – И кто же должен озаботится? А?! холодно ей! В платье с таким декольте, чтобы все прелести наружу. Было бы что показывать!

– Мама! чего ты, очень даже … Ай!

– Ольга! – вмешалась Надя. – Не распускай руки, а то заработаешь. Ишь ты, строгая мамаша, довела ребенка до слез. Не беспокойся деточка, я взяла твою вещичку. Да, да и молнию до подбородка. Вон как славно, да уютно.

Я не вмешивался в их милую женскую болтовню. Слушал, а внутри возле сердца оттаивало, и дышать стало посвободнее. Мои женщины ушли чуть вперед и еврейский голосок Аннушки все приставал то к матери, то к бабушке Наде.

– И что ты думаешь? – надоедала противная девчонка. – Уже вечер и от моря холодный ветер. И вы обе нарочно говорите, что тепло. Правда, Володя?

Это ко мне. Ну уж нет! В полемику о погоде я встревать не стал. Неопределенно махнул рукой; да, да; нет, нет. А кому да, а кому нет разбирайтесь сами.

Два мальчика в синих джинсовых костюмах и девочка в светлой кофточке и (ах, как здорово!) длинной белой юбке, зауженной к низу, стояли над самым обрывом. Бриз, который только сейчас начинал усиливаться ерошил их волосы. Особенно у девочки: они у нее были тонкие, длинные и шелковистые и частой каштановой сеточкой падали на лицо. Она морщила аккуратный маленький нос и музыкально хихикала. Понимала проказница, что нравится и своим спутникам и зачем-то остановшемуся около них большому немолодому мужчине в некрасивых роговых очках. Она вскинула головку, посмотрела снизу-вверх каким-то очень быстрым грациозным движением. Им было лет по восемнадцать-двадцать, а девочка, тоненькая и хрупкая еще и кокетничала. Было бы перед кем.