Челюсть отвисла сама собой. Я ошарашенно взглянула на виновницу проблемы, но Хелен и не думала вступаться. Хорошо, что объяснение на себя взяла мадам.

– Барни подтвердил, что из всех кошатниц больше всего он общался с тобой, Виктория. Я не могу позволить разлада среди моих девочек. Мы решили, что если подобное повторится еще раз, то мы будем исключать тебя.

Я бросила салфетку на стол и покинула кухню. Вот тебе и поддержка, Викки. Вот тебе и помощь, вот и жалей их потом, Викки. Будучи в душе, глубоко вздыхаю и стараюсь не придавать важности произошедшему. Не думаю, что выгон из клуба станет для меня ударом. У меня есть Гарс, еще смешной Джон Браун. Есть работа, любимые булочки с корицей, мой стол в читальном зале подальше от всех, кресло в кинотеатре. Я снова вернусь к началу – привычка имеется. Одна беда – я останусь на улице, лишних денег на съем квартиры нет. Ложусь в постель в полной темноте. Побыстрей усну, а завтра навещу своего «дорогого» друга. Может, я уже мысленно попрощалась с клубом, но вот со справедливостью – это большой вопрос.

– Викки, – жалобный голосочек раздается у двери. Хелен – безошибочно. Нет, нет, нет, Хелен, иди-ка ты к черту! Накрываюсь одеялом по самую макушку и закрываю глаза.

Жужжащий раздражитель доведет меня когда-нибудь до точки кипения. Я со злостью смотрю в окно, красочно представляя себе, как замахиваюсь стулом и попадаю точно в цель: окно разбивается, гнездо падает, а осы, яростные мстители, жалят меня, пока я не отправлюсь на тот свет от боли. Все, занавес. Оптимистичнее это утро уже не станет.

На кухне пусто. Все так прибрано, аккуратненько по полочкам, злит до скрежета зубов. Марли считает, что, когда готовишь еду, рабочее место должно содержаться в чистоте, но сейчас здесь слишком уж стерильно. Достаю кружку, случайно задеваю рядом стоящую, и та падает, разбиваясь о пол. Я не убираю осколки. Наливаю чай, разливая кипяток, разбрасывая чайные пакетики, и мне совсем не стыдно. Я ж предательница, чего от меня ждать? Беру корзинку с кексиками, усаживаюсь за стол и замечаю кипу бумаг. Жирными пальцами перебираю листы, оказавшиеся счетами, пытаюсь высчитать свою долю, и тут на кухню скромненько заходит Хелен.

– Доброе утро, – тихо говорит она, пряча глаза. М, неловко, да? Хелен боязливо оглядывается. – Счета смотришь?

– Допустим.

– Я забыла тебе сказать, – почему меня это не удивляет? – За воду у нас платит Тара. Полностью. Так что можешь даже не смотреть эту квитанцию.

– Помнишь, когда я говорила об устройстве комнат, я сказала о забавной истории, связанной с ванной? – Дина утвердительно кивает. – Тара была ярой активисткой, состояла в обществе экологов и считала использование пресной воды для мытья посуды, одежды, тела и других целей возмутительным. Как только она собиралась спать, краны раковины и ванны открывались на полную, вода била ключом до самого обеда, потому что Тара любила долго поваляться. Это было что-то вроде протеста, только всем, не уважающим экологию, было наплевать на поступок сестры. Мадам Лима как раз входила в их число и решила бороться с девушкой красиво и изящно: теперь счет за всю воду в доме оплачивала Тара. Первое время она капризничала и сжигала приходящие бумаги, но, когда хозяйка пригрозила исключением из клуба, стала платить, возмущаясь от вселенской несправедливости.

– Необычный способ бороться за природу, – Дина улыбается, поправляя волосы, на лице читается стыд за действия Тары и легкое непонимание ситуации. У меня появилось странное чувство, будто этим выражением обидели или задели за живое сестру, мою сестру. Захотелось популярно объяснить Дине, что она не имеет права высмеивать кого-либо из девочек. Хотя я уже знала всю подноготную кошатниц, все-таки я прожила с ними год и искренне полюбила каждую, кроме мадам Лимы, наверно. После того, что вскрылось, я поняла ее, но не приняла.