Три раза предан, дважды обмер,

Но верит в доброе.

Мальчонка даст ему копейку

Да сушек связочку.

Бродяга снимет тюбетейку,

Расскажет сказочку.

Потом на люд с глазами влаги

Глядит из проседи.

Ох, вы бедняги, бедолаги,

Спаси вас, Господи.

Декабрь, тридцать первое. Тиха

Москва, её проулки опустели.

И лишь зима, одетая в меха,

Свои несёт песцовые метели.

Ни духа – будто город нежилой,

Стоят одни в снегу дворы-колодцы,

И даже дворник поутру метлой

По уличной дорожке не скребётся.

Предпраздничная стихла суета.

В метро темно, просторно и безлюдно.

Придёт состав – от морды до хвоста

Пустой, как позаброшенное судно.

Весь транспорт над и под подопустел,

Уже доехал люд к родным, любимым.

И только я без суеты, без дел

В автобусе вдоль улиц еду мимо.

Уже давно гирлянды накрутя,

Народ глядит из окон тихо, вяло.

Одна лишь я, окраины дитя,

К своим ещё любимым не попала.

По норам все. Куда меня несёт?

Не унимаюсь на седых маршрутах.

Из года в год, из года в новый год

Всё еду, еду – будто бы к кому-то.

И верю в новогодний зов чудес:

Всё потому, что то и есть вновь чудо –

К кому-то мчать сквозь город и сквозь лес

Всю жизнь, быть может, время есть покуда.

Не приезжать и снова, снова мчать,

Пусть разминуться под погасший вечер,

Купить билет и заново начать,

Глядеться в лица, ждать той самой встречи.

Потуги солнца или снова бледность?

Как Бог пошлёт, как наша ляжет карта.

Не в этой жизни мирная оседлость,

А в этой ждут: купе, перрон, плацкарты.

Не в этой жизни семьи, ну и что же.

Зато какая дальняя дорога,

Какая мощь, и рельсы точно в дрожи.

В вагоне – как за пазухой у Бога.

Лес, горная река, платформа – кочка,

Крадёмся по степи неторопливо.

В заморский чай добавлю кипяточка,

Я и сама неместного разлива.

Я и сама чужачка в этой саге,

В судьбе-игре, гадательной ромашке.

А где твой дом? – спросите у бродяги.

А сердце чьё? – спросите у монашки.

Нигде, ничьё, а мысли где-то между

Землёй и небом, да землёй и небом.

Мечта зарницей, отблеском забрезжит,

Поймать её бы как жар-птицу мне бы.

Эх, распогодься, облачное око!

А, к чёрту всё! Концовка светит марта.

Мне одиночкой мчать не одиноко,

Как Бог пошлёт, и да как ляжет карта.

В старом доме всё подвижно,

Живо всё, всполошено.

Щёлкнет счётчик еле слышно,

Скрипнет низкое окно.

Сердце внемлет ветхой песне.

С полки книга прыгнет вниз.

Шкаф, рассохшись, тихо треснет,

Щёлкнет старенький карниз.

Загудят над ванной трубы,

Бахнут древние часы.

Шифоньер сипит из дуба,

Как жужжания осы.

Под ногою доски прямо

Шевелятся, пол рябит.

Открываю тихо раму,

Ветер штору теребит.

Залетай, браток сентябрь,

Праздно тюлью не качай,

Не задуй лишь канделябр.

Залетай на вкусный чай.

На столе белеют чашки,

Гости радости полны.

Сядем рядом в двухэтажке:

Я и духи старины.

Спит мир. Какая рань, какая цветь!

За окнами – весенний первый признак.

О небо, ты позволь мне полететь,

Как невесомый белокрылый призрак.

Туда, где я жила не торопясь.

О небо, прояви такую милость.

Я знать хочу, по улицам пройдясь,

Как всё осталось или изменилось.

Когда все рейсы не идут туда

И самолёт упорно не летает,

Хочу узнать: у парка ли вода

Кувшинкой так же белой расцветает?

Пройтись по всем проспектам наконец,

Хоккейного катка и школы мимо.

Где мать живёт, и где живой отец,

И где всё ждёт возлюбленный, любимый.

Туда, где стережёт той жизни треть

Берёза у подъезда одноного.

Чтоб посмотреть, чтоб только посмотреть.

А это несомненно очень много.

Я путь держу на север! Петь судьбе!

Туда, где ждут от холода ознобы.

Равнение на зимы и сугробы!

О север, я скучала по тебе.