И во сне у мёртвого тела не было лица.

Компас тихонько кольнул его, и Алонсо проснулся. Секунду соображал, где он и что произошло.

Потом резко сел на постели. Как он вообще мог заснуть, когда они до сих пор в этой спятившей деревеньке?

Он посмотрел на Кару: она не спала, её зрачки слабо блестели в полумраке.

– Я раньше никогда никого не видела спящим, – прошептала она.

– Даже родных? – вполголоса спросил он. Кара покачала головой.

– Нам нужно идти, – он откинул одеяло и опустил ноги на пол. – Пока ещё темно, мы сможем уйти далеко.

– Куда? – помолчав, спросила она. – Я ничего не видела в новом мире, кроме этого посёлка. Наткнулась на него сразу же и… всё. Каким стал мир? В нём есть безопасное для нас место?

Он хотел бы утешить её, но пришлось ответить честно:

– Почти всё выглядит так же. Грязь, нищета, безумие. На севере хуже, на юге – немногим лучше. Революция началась оттуда, им удалось быстрее выбраться из… последствий того, что они совершили. На юге стоит Капитолий.

– Столица?

– Больше, чем столица. Ты поймёшь, когда увидишь.

– Ты хочешь пойти туда?

Он вздохнул:

– Нет других вариантов. Они должны знать, что ты проснулась. Как и обо всех остальных.

Кара спросила холодно:

– Так то, что болтают эти пустомели, – правда? Про подземные лаборатории, где волков разбирают на части, про зоопарки и прочую чушь?

– Нет, – ответил он, поднимаясь. – Про лаборатории – почти всё ложь. Про зоопарки… – он заколебался. – Частично правда. Но это не то, чем может показаться. Я был там раньше. Это просто убежище.

– Убежище? – она тоже поднялась, одеяло соскользнуло с её груди. Он отвернулся, заговорил быстро, чувствуя спиной её пристальный взгляд:

– То, что охотники не разбирают людей на части, не значит, что никто так не делает. Этот мир может быть опасным для того, кто ещё не научился в нём ориентироваться. Попасть в беду проще, чем кажется. Лучше начать с Капитолия. Они пытаются защищать нас. Они научат тебя выживать в этом времени. Если ты не сможешь прижиться там, то всегда можешь уйти… если захочешь.

– И ты ушёл?

– Да, – Алонсо поворошил ногой кучу одежды на полу, пытаясь найти штаны. – Я ушёл. Я пошёл домой, но не нашёл ничего, кроме развалин и мёртвого оборудования в запечатанном хранилище, которое мародёры не смогли открыть. Из всего, что там было, заработал только живой компас. Сейчас он со мной. Единственное наследие семьи Веламма.

– Наш мир совсем исчез, да? – печально спросила она. – Я иногда надеялась, что это только здесь всё так ужасно, что может быть где-то остались дворцы… или хоть что-то.

– Нет, – коротко ответил он. – Но новый не так плох, когда к нему привыкнешь.

Кара следила, как он одевается, но с постели так и не встала. Он решил дать ей немного времени. Она не обязана тут же ему поверить. Она ничего о нём не знает.

Наконец Кара спросила:

– Ты не останешься в Капитолии со мной? – её голос дрогнул. – Мы могли бы… быть вместе?

Он замер:

– А ты… хочешь этого? Хочешь… семью?

Она смотрела в сторону и было не разглядеть, что за выражение у Кары на лице, но в голосе звучали слёзы:

– Я ведь правильно поняла: ты был в склепе у горы? Должно быть, искал выживших? Ты видел, во что превратилось старое убежище. Так что я не очень-то в них верю теперь, в убежища, – она будто подыскивала слова. – Я не знаю, каково это – быть в безопасности. После смерти матери старшие братья будили меня, только чтобы показать народу – вот она, будущая Матерь – и позабавиться за мой счёт. Дед-отец не спешил меня делать Матерью, ему хватало волчат, а делиться хоть крохой власти он не желал. Или будто ждал чего-то… Семь с лишним десятков лет – из них едва ли месяц я провела вне холодильника. А это вовсе не старые камеры из убежищ, в холодильнике не снятся сны, но время – ощущается. Одинокие годы тьмы и холода. Но и до того… до смерти Матери-Волчицы я людей почти и не видела, – горечь в её голосе была такой явной, что у Алонсо сжалось сердце. – Никого не встречала дважды, кроме деда-отца и братьев, остальные были не люди – статисты; я просыпалась – и статисты всегда были новыми. Когда мне хотелось, я съедала кого-нибудь из них, сначала не понимая, что они настоящие, живые, а потом наплевав на это. Ведь они никогда не были такими, как я.