Печальная судьба «Конституции Лорис-Меликова», одобренной Александром II, но зарубленной его сыном, навечно остаётся свидетельством роли личности в истории пореформенной России. Но не отменяет парадокса: смена царя в 1881  г. повлияла на внутреннюю политику гораздо меньше, чем исчерпание «Оттепели» в середине 1860-х годов.

Не случайно то, что даже у классика этой темы, корифея отечественной исторической науки П.А. Зайончковского в двух специальных монографиях70 не получилось внятно определить хронологические границы «Контрреформ», не говоря уже об их убедительном обосновании71. Не случайно и то, что горячий обвинитель пореформенного консерватизма и лично Александра III, «последний член исполкома Народной Воли» (по собственному полушутливому определению) Н.А. Троицкий свёл все контрреформы к узкой трёхлетней полоске 1889–1892  гг. – единственному отрезку времени, когда ряд консервативных мер действительно сопровождался отсутствием реформаторских законов72. Периоды 1866–1881 и 1881–1894  гг. (чтобы ограничиться правлением Александра III) не противоположны, а сходны по общему смыслу государственной политики. Этот смысл – решение самых насущных для страны задач независимо от того, согласуются ли они с либеральной или с консервативной идеологией.

Установление водораздела по 1866 году, вроде бы, противоречит отнесению к числу «Великих реформ» городской реформы 1870  г. и военной 1874  г. Однако само понятие «Великих реформ» не является раз и навсегда чётко определённым. Оно идёт из XIX века. Многократно переизданная книга неутомимого Г.А. Джаншиева73 уже в 1890-е гг. закрепила это выражение не как продукт слащавого официоза, но как понятие, используемое самостоятельно мыслящими людьми и потому вполне допустимое в серьёзных работах.

Правда, молодые редакторы вдохновляемого И.Д. Сытиным шеститомника «Великая реформа» А.К. Дживелегов, С.П. Мельгунов и В.И. Пичета вежливо попеняли Г.А. Джаншиеву за его чрезмерный восторг по поводу Александра II и попытались подправить традицию. В заглавии своего издания они поставили это понятие в единственное число (и сосредоточились именно на крестьянской реформе). Но переломить тенденцию им не удалось: реформы 1861–1874  гг. и после них рассматривались как один пакет.

Свою поправку пытались внести высокопоставленные советские историки, связанные ленинским указанием о «революционной ситуации 1859–1863  гг.»74. Но вот В.И. Ленин из непререкаемого авторитета превратился в одного из исторических персонажей, и использование понятия революционной ситуации применительно к правлению Александра II сошло на нет.

Очередную попытку внести существенное уточнение в давно используемое понятие предприняла ученица П.А. Зайончковского Л.Г. Захарова. Досконально изучив ход подготовки крестьянской реформы, посвятив этому монографию75 и докторскую диссертацию, она закрепила свои достижения проведением международной конференции и изданием сборника статей76, на обложке которого чётко указаны рамки «Великих реформ»: 1856–1874. Нижняя грань, таким образом, обозначена в связи не с началом собственно реформ, но с первыми подступами к их разработке. Это логично: подписание Манифеста и Положений 19 февраля – лишь формальная точка в том процессе, бурное и временами непредсказуемое развитие которого на самом деле и определило – в отличие от заключительного царского росчерка – преображение России.

Столь же логично было бы отбросить формальные признаки и по отношению к верхней хронологической границе реформ. «Великие реформы» – это ломка ключевых опор порядка, опиравшегося на неравенство сословий. Крепостное право, рекрутчина и подушная подать – вот столпы старого порядка. Отмена крепостного права (1861), отмена рекрутчины (1874) и отмена подушной подати (1863–1885) – явления одного ряда.