Вечером говорил жене:

– Картошку все равно не поели, она, гляди, гнить начнет. Мешков десять али пятнадцать погружу – это будет подходяще. В городе враз раскупят. – И, так как Анна возражала: огород вспахивать время, а одной не справиться, да и провоз в Москву дорог, Никанор по обычаю повысил голос до крика, вскочил с лавки: – А-а, твою мать!.. Толкуй мне про телушку с полушку своим глупым языком! Я более тыщи привезу, оправдаюсь. У Нюшки демисезонного пальто нету. Ей ехать? А может, тебе? Кому?

– Сроду в Москве не была и не поеду.

– А я не вернусь сюда! Не буду жить здесь – на дочерей и на тебя хребет гнуть… Поплачь, поплачь, если слезы близко.

В Москву их собралось человек восемь… Двое с Никанором из одной деревни, остальные – соседи, кто откуда.

Дважды заходил Никанор к председателю Ефиму Крючкову, но мешал народ. На этот раз заглянул под вечер, без лишних разговоров поставил на стол две запотевшие четвертинки.

– Не откажи в любезности…

Выпили. Крючков помягчел, задымил цигаркой.

– Картошки надумал везть продавать? А в колхозе кому работать, а? Неглубоко смотришь.

– Да ведь что тебе сказать… В жизни живем, – признался Никанор. – Один человек, который хорошо живет, он вроде пьяного. Он выпил – ему все мало. Этот как второй дурак. Теперича обрати свое внимание, не откажи в такой любезности. У меня есть оправдательная тема… Нинка, энта ни хрена не зарабатывает, ей еще с отца причитается. Аннушка не работница… Кабы Нюшка в дом не приносила… Сейчас она, картошка, покуда в цене. Поторапливаться надо. А теперича так…

– Ну, чего тебе? Зачем пришел?

– Машину не дашь?

– Не, не дам. Она в колхозе нужней будет.

– Тогда и говорить нечего, – Никанор, качнувшись, встал из-за стола. – Тогда спасибо за закуску.

Крючков удержал его. «Пусть платят в колхозную кассу тыщу шестьсот, все польза будет, доход. А за зерном мы подводы снарядим. Кто чего скажет? Тут финансовый оборот, вообще». И примирительно, но с твердостью сказал:

– За эксплуатацию полуторки я возьму по двести рублей с каждого. А ты думал – даром? Не обеднеешь, еще денег наживешь! Ты водку-то допивай… Как внесете деньги, выдам на руки расписку.

– Кто повезет?

Крючков усмехнулся:

– Это меня не касается. Шоферов много.

Они посидели еще с полчаса, потом Никанор поднялся.

Предстояло выбрать картошку из буртов. С Нюшкой управились быстро, в тот же вечер. А утром Никанор перетаскал на подошедшую полуторку десять мешков, уехал.

Это были похожие один на другой, ничем не отличавшиеся от обычных, полных не то радовавшей, не то тяготившей заботы о деньгах дни… А удача с продажей была явная.

Однако Никанор не был доволен и упорно заставлял себя думать, что не получилось дело.

Третий день в Москве, жаркий, дождливый, Никанор провел в хождении по магазинам. Покупал только самое необходимое: дрожжи, мануфактуру – вообще то, чего не надеялся достать в районе. И так как других дел у него не было, решил навестить сестру.

Был десятый час вечера, когда Никанор позвонил у двери сестриной квартиры. Открыла соседка, узнала его:

– В гости к нам приехали? Проходите, проходите, пожалуйста.

– В гости! Проведать Москву, как она стоит, – весело ответил Никанор. Пошаркал ногами и остановился посреди коридора.

Сестра долго возилась с ключом. Никанор, стоя вплотную к двери, ждал, посматривал на хлопотавшую в кухне полнотелую соседку. Сочувственно отметил: «Раздобрела против прежнего года!»

Сестру он поцеловал в теплую со сна щеку, прошагал по комнате.

– Чтой-то так рано ложишься?

Та выглядела утомленной. Скорыми, мягкими после первого некрепкого сна движениями собирала на стол. На неровно розовевшем лице – принужденная улыбка. Сердитый звон чашек, торопливые вопросы о том, как и когда приехал, вызвали в Никаноре ответную торопливость, настороженность.