Денис подумал и кивнул.

– Да, точно. А как мы будем…

– «Война план покажет», – отмахнулся я словами Аркадия.

«Как мы будем» я не знал. И никто не знал.

– Давай тогда поспим ещё. А то крепатура эта твоя с ног валит.

– Давай. Ты ложись, я подежурю. Ты же всю ночь не спал. Кстати, слушай: я утром в той стороне, – Денис показал на север, – дым видел. Вернее – дымы. Несколько столбов высоких. Сейчас за метелью не видно. Значит, и наш дым заметен.

– Какой ещё «наш дым»? – усмехнулся я. – Помнишь, канавы копали осенью, когда оружие и еду сюда таскали? Это вьетнамская печка.

– Почему «вьетнамская»? А, кстати!.. Про печку хотел спросить, – сказал Денис. – В книжках читал про лежанки на печках, там даже вдвоём-втроём спали. Никогда не понимал и сейчас не врубаюсь – как же на ней спать? Сгоришь же.

– Да это про русскую печь – огромную, с лежанкой. Она с этот домишко величиной, – показал я руками. – Здесь, видишь, только топка и сверху плита с чугуниной. А в русской печи плита сбоку. Дым не сразу вылетает, а проходит по перетрубью, греет стены и лежанку. У бабки моей такая была. Там реально наверху спали. Бабка говорила, что такой жар для костей хорошо. Кости, мол, тепло внутри накапливают, а потом медленно отдают. Поэтому надо в бане париться и на печке спать. На зиму теплом запасаться.

Я потянулся. Приятно потянуться, когда на мороз выходить не нужно.

– А «вьетнамская» – партизаны в джунглях такие делали. Дым по канавам уходит, по дороге в ямах остывает. Потом стелется над землёй, его вообще не видно. Даже кто увидит – решит, что это торф. Здесь всю зиму торф под землёй много где тлеет. А дымы на севере – это Шушмор.

– Кто?

– Шушмор. Такая местность в самой глубине. Здешние рассказывали. Там, типа, с древности живут. Туда тропинки по болотам, никто не пройдёт. И с вертолёта их не видно. А вокруг Шушмора змей полно, чтобы никто не совался. Никто и не суётся. А сейчас и некому. А посреди их деревни – огромный шар, под два метра. Клубок из гадюк. Они этому шару типа поклоняются.

– «Шушмор»… Красиво звучит. Скажешь «Шушмор» – и на душе приятно. Змеям вообще с самой древности поклонялись. А откуда же это известно, если туда пройти нельзя?

А и точно – откуда?

– Короче, так: главное правило разведки – не отвлекаться на посторонние задачи. Шушмор сейчас не важен. Потом разберёмся.

– Понял, – сказал Денис. – Есть, сэр. Так точно, сэр: «Шушмор не важен». Это… ты научи меня портянки крутить, а?

«Дошло всё-таки?!» – хотел съязвить я, но промолчал. На базе несколько раз ему талдычили: и я, и Аркадий с Арменом, и даже Эдуард. Дядька мой всегда говорил: «Заруби себе на носу: ноги – это сердце солдата. Голова в окопах на хрен не нужна, думать солдату вредно. И есть в неё на передке всё равно нечего. Руки тоже ни к чему, спросу меньше. А вот ноги береги». В зимнем лесу снег по-любому в ботинки набьётся. Хоть в ботинки, хоть в сапоги. И идти две недели. И вообще. Нет, упёрся – это, мол, каменный век, есть современные носки: термо-, гидро-, паро- и электро. Хорошо, что портянок сюда притащили с запасом.

– Садись, – сказал я. – Ставишь ногу вот так, уголок под ступню, обёртываешь и натягиваешь. Не изо всех сил, но плотно.

Темнота. Зажмуриться и снова открыть глаза. Темнота.

Темно и снаружи, и в голове. Пустая темнота без дна и стенок. Бывает такое, когда после сна не сразу окунаешься в реальность. Но сейчас окунаться некому. Кто проснулся? Где проснулся? И реальности никакой нет.

Надо зажмуриться и снова собраться с мыслями. Не получается. Вместо мыслей – густой серый снег на чёрном фоне. И больше ничего. Даже страха настоящего нет, все приборы и провода в голове отключились. Обхватить руками голову, чтобы остановить мельтешение, зацепиться за что-то. Хоть за что-то.