Улыбка стюардессы стала ещё более дружелюбной и широкой. Потом она зачем-то скосила глаза на переносице, и улыбка её переросла в масштабный заразительный зевок. Я зевнул ей в ответ, и остался крайне недоволен собой. Стюардесса отправилась за напитками, то и дело спотыкаясь на каблуках.

Из иллюминатора я увидел, как мой отец выделывает некий замысловатый танец, а мать ходит вокруг со шляпой, в которую люди бросают деньги. У меня хорошая семья. Наверное.

Загудели двигатели. Самолёт вырулил на взлётную полосу и стал набирать скорость.

Остров Кура-Кура. Дурацкое название. Две пересадки в аэропортах. Смена часовых поясов, лёгкое головокружение. Море иностранцев со всех концов мира. Зевающая стюардесса. Почему-то одна и та же в разных самолётах. Может быть, она преследует меня, чтобы щедро поделиться своей отчаянной зевотой? Я откинулся на спинку кресла и задумался, как вытащить из чемодана альбом для рисования, чтобы чемодан не взорвался от переполняющих его вещей. Полёт проходил нормально. Это была последняя часть рейса. Скоро мы прибудем на остров.

*******

Надо сказать, что стюардесса выглядела очень, очень, очень усталой. Мне даже было немножко страшно за неё. Она сидела в своём кресле, уперев локти в колени и ероша волосы. Она храбро боролась со сном, но каждые четыре секунды её голова съезжала набок, и она тут же отдёргивала её вверх, чтобы через положенные четыре секунды ерошения волос, голова опять съехала вниз. Пассажиры, которых в этом самолёте было человек десять, тактично ничего не замечали.

Надо сказать пару слов о самолёте. Он был старый. И ржавый. И дребезжал так, словно его било током. Подпрыгивая в кресле, утомлённый долгим полётом, я вдруг понял, что про этот самолёт надо написать поэму. Я начал её так:

Дальше я сочинять не стал, решив, что этого вполне достаточно.

Невзирая на трудности полёта, я мужественно фотографировал облака и крыло самолёта, которое торчало прямо под иллюминатором. Для этой цели я перегнулся через одного толстого господина в яркой гавайской рубашке, испачканной пылью и кофе. Поверх рубашки на нём было длинное бежевое пальто, из тех, что носят киношные детективы. Толстому господину не доставляли большого удовольствия мои упражнения с фотоаппаратом. Когда я упёрся локтями ему в живот, чтобы легче было держать фотоаппарат, он любезно уступил мне место у окна. Думаю, он очень вежливый человек.

Полёт проходил нормально.

Не считая сонной стюардессы, других развлечений на борту этого самолёта не было. Все пассажиры, и я в том числе, тоже хотели спать. Но мы не шли ни в какое сравнение со стюардессой.

Самолёт был небольшим стареньким гидропланом, и умел взлетать и садиться на воду. Больше он не умел ничего.

Я решился достать альбом для рисования, чтобы закончить моего монстра. К несчастью, альбом покоился на дне чемодана, прямо под мешком со столярными инструментами. А чемодан лежал на полке для багажа высоко над головой. Чтобы достать альбом, мне предстояло выковырять чемодан с узкой полки, осторожно спустить его на пол и вытряхнуть всё содержимое. Вытряхнув это содержимое, я бы добрался до альбома, отложил бы его в сторону, чтобы нечаянно не сунуть назад. Потом я втряхнул бы содержимое обратно в чемодан, но так, чтобы оно улеглось ровно, изящно и не выпирало. Потом я вспомнил бы о том, что забыл достать фломастеры, и пришлось бы начинать всё сначала.