Через несколько дней с нами захотела встретиться Пашкина мать. Она попросила прийти к ней в гостиницу. Можно представить, что мы испытывали, отправляясь на это рандеву! Вместе с ней в номере находился Павел. Его мать сухо с нами поздоровалась и без всяких предисловий и обвинений в наш адрес сказала:

– Мы с сыном решили пока в суд не обращаться. Я также попросила ректора повременить с вашим отчислением из института, возможно, оно и не потребуется.

Мы с Виктором переглянулись, не поверив своим ушам. У меня от волнения даже перехватило дыхание: что это, шутка?

– Но не спешите радоваться. Вы видите, в каком состоянии мой сын, как он будет сдавать экзамены, как справится с такой нагрузкой? – она посмотрела на него и продолжила: – И в этом виноваты вы! Нам предложили взять академический отпуск, но мы решили поступить по-другому. Словом, если вы поможете Павлу не завалить эту сессию, мы подумаем, что с вами делать дальше.

Я ощутил в горле ком, не хватало ещё сейчас разрыдаться. Я видел, что Витька тоже близок к этому.

– Конечно, конечно поможем! – горячо заверили мы, понемногу справляясь с волнением.

В ту минуту я даже не думал о том, как это мы сможем ему помочь. Что, совместно зубрить сопромат или детали машин будем?

– Попробуйте поговорить с его преподавателями, чтобы проявили сочувствие, подошли к экзаменам неформально. В общем, проявите инициативу!

Мы снова заверили, что сделаем для Пашки всё возможное и невозможное. На том и распрощались с потерпевшим и его мамой. Весь следующий месяц мы только и делали, что встречались накануне зачетов и экзаменов с Пашкиными преподавателями и уговаривали их поставить ему, как бы авансом, положительную оценку, а потом, как только сможет, он пересдаст. Ничего не утаивая, не перевирая, мы излагали преподавателям нашу злополучную историю, просили, умоляли пойти нам навстречу и, вы не поверите, ни разу не получили отказ! Такое всеобщее сочувствие потрясало, казалось невероятным. Но все было именно так. Конечно, ни о какой нормальной подготовке к собственным экзаменам не могло быть и речи. Листать конспекты приходилось урывками, все наши силы были отданы Павлу. Но, как ни странно, и мне, и моему другу каким-то чудом удалось не завалить эту сессию. В самых критических ситуациях приходилось и своим преподавателям объяснять, почему не смогли должным образом подготовиться к экзамену. И также встречали понимание и сочувствие, всякий раз уходили из аудитории с положительной отметкой в зачетке.

На короткие зимние каникулы мы с Виктором по домам не поехали, сообщив родителям, что якобы устроились на кафедру лаборантами. Когда-то, до всех этих событий, у меня действительно было такое намерение: многие наши ребята подрабатывали подобным образом, что давало неплохую прибавку к стипендии. Пашка же отбыл на свою малую родину довольный, все экзамены и зачёты были сданы, брать академотпуск не требовалось. Через неделю после его отъезда я получил письмо от его матери. Почему-то оно было адресовано мне, а не Виктору. Она писала, что всё обдумав, они с сыном решили не ломать нам судьбы, ибо мы проявили порядочность, сдержали данное слово и сделали всё, чтобы помочь Павлу. «Вы, конечно, совершили непростительную ошибку, но пусть вам это станет уроком на всю вашу жизнь! Всегда думайте, прежде чем что либо сделать». Далее шла приписка: «Я попросила руководство института не предпринимать в отношении вас суровых мер и, думаю, моя просьба будет учтена»…

Никаких мер в отношении нас, действительно, не последовало. Даже выговора по комсомольской линии не объявили. Почему с нами обошлись столь либерально, я узнал лишь спустя много лет.