А вот во рту что-то было не ладно. Я провел языком по верхним зубам и почувствовал пронзительную боль. На месте переднего верхнего зуба ощущалась непривычная пустота. Почему-то вспомнилось его латинское название: dens incisivus medialis – медиальный резец, видно крепко застряли в мозгу штудии моих бывших соседей-медиков! Так вот, этот самый резец отсутствовал практически полностью! Из оставшегося жалкого обломка, словно ярко-красная нитка выглядывал кровоточащий нерв. Я попробовал было втянуть ртом воздух, но меня опять пронзила невыносимая боль. Пашка лежал на койке, запрокинув голову и пытаясь остановить кровь, текущую из разбитого носа. Затем встал и пошел в сортир умываться. Я почувствовал легкую дурноту – в комнате было жарко натоплено, душно. Нужно было побыть на воздухе. Я оделся и вышел. В дверях общежития столкнулся с возвращавшимся из спортзала Виктором.

– Что с тобой? – удивлённо спросил он. – Ты что, с дуба рухнул или с кем-то подрался?

– Угадал, – сказал я, – подрался, с Павлом.

– Из-за чего это вдруг, на тебя не похоже?

Он кинул возле вахтера свою спортивную сумку, и мы прошлись по бульвару. Я рассказал ему, как все было. Виктор помолчал, подумал и заключил:

– Это так оставить нельзя, зуб есть зуб, вот ведь, сволочь!

Мы вернулись в общежитие, поднялись в Витькину комнату. Он снял пальто, пиджак, взял что-то из тумбочки и положил в карман брюк:

– Пошли…

В моей комнате все трое парней валялись на койках. Валерка, как обычно, в наушниках слушал музыку, Андрей листал какой-то учебник. Пашка лежал на спине, закрыв голову полотенцем.

– Вставай, – сказал ему Виктор, – что же ты, гад, натворил!

Пашка резко поднялся, его лицо стало бледно-серым, как наши казенные, застиранные простыни, под носом ещё виднелись следы запекшейся крови. Ни слова не говоря, Виктор нанёс ему удар левой в челюсть. Пашка пошатнулся, но устоял. У них были примерно равные весовые категории, только Виктор-то – чемпион, хорошо тренированный малый, а Пашка, хоть и внушительный здоровяк, но медлительный и грузный, словом, шансов у него не было никаких! Он вскинул руки, ещё пытаясь защититься, но второй Витькин удар довершил начатое дело. Ноги у Пашки подкосились в коленях и он, словно огромный мешок с картошкой, рухнул на пол. И тут Витька зачем-то достал из кармана нож с откидывающимся лезвием, и поднеся его к Пашкиному лицу, пригрозил:

– Смотри у меня, не балуй, а то хуже будет!

И мы вышли из комнаты. Весь вечер мы обсуждали с ребятами в Витькиной комнате произошедшее. В нашей среде, конечно, время от времени случались какие-то эксцессы, бывало, дело заканчивалось и потасовками. Но на этот раз всё обстояло иначе, к тому же ещё этот нож! Меня не покидало тягостное предчувствие. Я вернулся к себе глубокой ночью. Ребята спали, Павла на месте не было.

С утра я пошел к стоматологу. Он удалил мне нерв, зацементировал образовавшийся в остатке зуба канал. Теперь через несколько часов можно будет осторожно поесть. В аудитории ко мне подходили ребята, разглядывали синяк, кто шутил, кто выражал сочувствие. Нельзя было скрыть и то, что случилось с зубом. Я увидел Виктора, он сидел на своем обычном месте, был мрачен и зол. Мы пожали друг другу руки.

– Плохие новости, – сказал он мне. – У Пашки сломана челюсть! Уже в деканате знают, тебя тоже разыскивали.

– Где сейчас Пашка?

– У врача, там ему что-то делают, что при переломах положено.

Чтобы не привлекать внимание однокурсников к своим персонам, мы ушли с занятий.

– Пойдем к тебе, посмотрим, может, уже вернулся, – предложил Виктор.

Павел был в комнате один. Он лежал на кровати, отвернувшись к стене. Услышав, что мы вошли, никак на это не прореагировал.