– Как только тебе, Верка, не надоест часами играть в эту ерунду, – говорит толстяк и осторожно гладит ладошкой по опревшим ляжкам.

– А как тебе, Гришка, не надоест жевать целыми днями, – парирует Верка. – Сколько тебя знаю, ты всегда чего-нибудь да жуёшь.

– Моя бабушка говорит, как полопаешь, так и потопаешь, – резонно замечает Гришка. И оставив ляжки в покое, принимается за веснушчатый нос, выковыривая мизинцем из его недр козюльки.

– Это правду твоя бабушка говорит, – говорит Верка, не отрываясь от игры. – Когда ты спускаешься, аж содрогается весь дом. Удивляюсь, как только он до сих пор не рухнул!

Гришке надоедает эта тема, и он переводит разговор на Веркиного брата, хулигана Кольку Яшина.

– А это правда, что Колька стекло на прошлой недели выбил?

– Правда-правда, – подтверждает Верка.

– А это правда, что он учительнице нагрубил?

– Правда-правда, он такой! – в словах Верки слышится гордость за старшего брата.

– А ты знаешь, что он кошку за хвост таскает? – спросил Гришка.

Верка остановилась. Сжав маленькие кулачонки, она вопросительно поглядела на круглое хомячье лицо Гришки и сказала:

– Я ему паразиту такую кошку дам! Он меня запомнит! Никто ему такого права не давал кошек за хвост таскать!

Всей этой сценки я оказался невольным свидетелем. Я стоял в стороне, прикрытый кустами палисадника, и всё не решался дойти до подъезда Кольки Яшина, потому что понимал, что ничего путёвого из этой затеи не выйдет. Пускай родители и предупреждены о моём визите, но особо они там меня не ждут. Ибо, во-первых: не уважают профессию учителя, приносящую сущие копейки. Во-вторых, сами давно знали, что их оболтуса ничем уже не исправить, и поэтому нефига им предлагать волшебные педагогические рецепты. Но как бы там ни было, надо было идти, коль договорились о встречи, и не формально поговорить, а лишний раз попытаться убедить их как-то повоздействовать на поведение их сына, по крайней мере, чтобы в школе он придерживался установленной дисциплины.

Когда я решительными шагами направился к подъезду, где скакала пигалица Верка, то она почтительно посторонилась, предусмотрительно пнув носком коробку из-под парфюмерии под лавку между жирных опревших Гришкиных ляжек. Я неспешно прошёл по асфальту, стараясь не наступать на меловые линии, отчего моя походка была весьма неровной и, должно быть, выглядела смешной со стороны. Когда я уже закрывал за собой дверь со сломанным кодовым замком, до меня донёсся тихий голос Верки:

– Это Осколок, идёт жаловаться на Кольку.

Я улыбнулся про себя этой кличке. В конце концов, все ведь мы были детьми и так же давали учителям прозвища. Так же меня за глаза ученики называли ещё и Бахусом. Ну и ладно! Бахус так Бахус. Осколок так Осколок.

Я вошёл в полутёмную домину, сложенную из кирпича, дерева и покрытую ржавым листовым железом. Через немытые запаутининные окна кое-где пробивался матовый свет, в лучах которого плавали пылинки. Тут же мне в лицо пахнуло сыростью, кошатиной и духом кислых щей, скорей всего, варившихся на первом этаже. Для начала не плохо. Достоевский бы оценил эти мистические светотени и колоритные запахи. Как светотени мученик Рембрандт, Я глубоко ушёл в немеющее время… Что-то мне подсказывало, что нутро этого строения имеет дух, который сродни духам великих усыпальниц и склепов древности.

Дом был старый трёхэтажный со скрипучей лестницей и обширным забарахлённым чердаком с полутрухлявой изъеденными древоточцами стропилами. Когда я поднимался с первого этажа на третий, от каждого моего шага дом, казалось, тяжело вздыхал, только что ещё не охал, как больной ревматизмом, будто мои шаги могли приносить ему нестерпимые страдания. Подойдя к двери № 8, прежде чем позвонить, я взглянул наверх. Оттуда из открытого четырёхугольного чердачного люка на меня с любопытством глядели трое пар кошачьих глаз. Из люка исходил запах пыли, прели и плесени. К люку крепилась металлическая лестница. Довольно соблазнительный объект. А вот плюнуть на всё и забраться на эту лестницу. Слабо̒? Потом осторожно ступить на дощатый пол чердака и потихоньку начать исследовать его. Наверняка там много чего интересного можно найти. Кроме живых существ, можно обнаружить старые забытые вещи, которые, вполне вероятно, имеют душу. Может, они даже могли бы мне, в качестве исключения, рассказать о своей жизни, как у Андерсена в «Оле Лукойе». Впрочем, хватит фантазировать. Спускайся-ка на землю, мечтатель. А жаль! Как не хочется идти к этим Яшиным. Всё равно ведь… Но как мудро заметил Анатолий Владимирович, пусть учитель будет лучше утопистом, чем пессимистом. Что ж, я не против, буду утопистом! Продолжу славный ряд: Томас Мор, Томмазо Кампанелла… Дионис Оскольников.