«Распят Сын Божий – не стыдно, ибо постыдно.

И умер Сын Божий – вполне достоверно, ибо нелепо.

И погребенный воскрес – это несомненно, ибо невозможно»

(De carne Christi, 5).

Как и человеческое мышление, человеческая воля, по мнению Тертуллиана, является совершенно испорченной. Он не верит в проникновение чувственной жизни идеальным содержанием, а оставляет её в её грубости, чтобы затем бороться с ней и осуждать её, и поскольку она является необходимой, неотменяемой основой духовной жизни, извлекать из этого аргументы в пользу человеческой греховности. Matrimonium (брак) и stuprum (блуд) имеют свою сущность в commixtio carnis (смешении плоти) и отличаются лишь законным порядком (хотя Тертуллиан иногда, в отдельных описаниях, которые лучше его принципа, изображает христианский брак как подлинное жизненное сообщество). Чистое девство – высшее благо; однако Бог из снисхождения допустил единократный брак (de exhort. c. 1; 9; de monog. c. 15). Христианин Тертуллиана (как и татиановский) – это «ангел, восседающий на укрощённом звере». В отношении брака и домашнего быта fuga saeculi (бегство от мира) становится для него «бегством из мира нравственного действия».

Подобно стоикам (которых он, по крайней мере, в лице Сенеки высоко ценил и учение которых, хотя он и не желал учиться у греческой философии, активно использовал для обоснования собственных взглядов), у Тертуллиана дуалистическая, подавляющая чувственность этика сочетается с сенсуалистической теорией познания и материалистической психологией. Его теоретическое мировоззрение – это грубый реализм, даже материализм. Чувства не обманывают. Всё реальное телесно; однако телесность Бога не умаляет Его величия, а телесность души – её бессмертия. Nihil enim, si non corpus. Omne quod est, corpus est sui generis; nihil est incorporale, nisi quod non est (de anima 7; de carne Chr. 11). Quis enim negaverit, deum corpus esse, etsi deus spiritus est? spiritus enim corpus sui generis in sua effigie (adv. Prax. 7). Душа обладает человеческой формой, той же, что и её тело; она нежна, светла и воздушна. Она простирается через все части и органы тела. В доказательстве материальности души Тертуллиан опирается на стоиков. Если бы она не была телесной, то не могла бы испытывать воздействий от тела, не была бы способна к страданию, и её существование в теле не зависело бы от пищи (de anima 6 f.). Душа ребёнка происходит из семени отца, подобно тому как у растений отросток (tradux) отделяется от материнского ствола, и затем постепенно возрастает в чувстве и разуме (de anima 9). Каждая человеческая душа – это ветвь (surculus) от души Адама. Вместе с душой передаются духовные свойства родителей детям; отсюда – первородный грех со времён Адама (tradux animae tradux peccati), хотя в нас также остаётся остаток добра или божественного образа (quod a deo est, non tam extinguitur, quam obumbratur), благодаря чему грех становится делом свободы. Душа имеет естественное тяготение к христианству (anima naturaliter christiana, de testim. an. 1 f.; Apolog. 17), поскольку даже у политеистов в самых простых и естественных проявлениях религиозного сознания происходит непроизвольное возвращение к монотеистической основе. Она бессмертна по своей природе, так как родственна Богу, неделима и не прекращает своей деятельности даже во сне.

Как солнце познаётся нами не в своей истинной субстанции на небе, а лишь по лучам, брошенным на землю, так и Бог никогда не открывается человеку во всей полноте Своего величия, но лишь в соответствии с человеческой способностью восприятия – как человеческий Бог, явивший Себя в Своём Сыне (adv. Prax. 14). Бог как величайший может быть только один (adv. Marc. I, 3 и 5). Он вечен и неизменен, свободен, не подчинён необходимости; Его природа – разум, который един с Его благостью. Гнев и ненависть также присущи Богу; с Его благостью соединена справедливость (adv. Marc. I, 23 ff.; II, 6 ff.). Как только Бог признал мудрость необходимой для творения мира, Он воспринял и породил её в Себе как духовную субстанцию, которая есть Слово для откровения, Разум для устроения и Сила для совершения. В силу единства этой субстанции с субстанцией Бога она также именуется Богом. Она произошла от Бога, как луч исходит от солнца; Бог пребывает в ней, как солнце в луче, ибо субстанция лишь распространяется, а не разделяется. Дух от Духа, Бог от Бога, Свет от Света, без того чтобы первоначальная сущность умалялась порождением. Отец – вся субстанция, Сын же – её изведение и часть, как и Сам Он исповедует: Отец больше Меня (adv. Hermog. 18; Apol. 21, adv. Praxeam 9). Разум всегда был в Боге, но было время, когда Сына не было; Он возник, когда Бог нуждался в Нём как орудии миротворения и извёл из Себя как второе Лицо (adv. Prax. 14; adv. Hermog. 3). Однако время в собственном смысле возникло лишь с миром; благость, создавшая время, до времени не имела времени (adv. Marc. II, 3). Как Сын, так и Святой Дух произошли из божественной субстанции (adv. Prax. 26). Третье от Бога и Сына – Дух, подобно тому как третье от корня и ствола – плод, третье от источника и реки – устье, третье от солнца и луча – вершина луча. Таким образом, Троица не противоречит монархии и сохраняет принцип домостроительства (adv. Prax. 8). Мир создан из ничего, не из вечной материи и не от вечности. Бог был Богом и до творения мира; но лишь с этого момента Он становится Господом; первое – имя сущности, второе – имя власти (adv. Hermog. 3 ff.). Человек создан по образу Божию в том смысле, что Бог, формируя первого человека, взял за образ будущего человека Христа (de resurr. 6). Боги язычников – падшие ангелы, которые, возлюбив смертных женщин, позволили себе отпадение от Бога (de cultu femin. I, 2).