Разумным и научным основаниям веры в этом ряду отводится своя, не исключительная, но очень важная роль – представления и рассмотрения свидетельств, с одной стороны, внутренней логической непротиворечивости религиозного взгляда на мир и человека и, с другой, соответствия религиозного знания (того, что человечество знает о Боге) самым современным научным представлениям и открытиям. Понятно, что доказывать бытие Божие подобно теореме Пифагора невозможно и бессмысленно, но, с другой стороны, совершать свой жизненный выбор, посвящая всего себя Богу или отвергая Его, не потрудившись ознакомиться с накопленным наукой знанием о Нём – ещё более неразумно и неосмотрительно. К сожалению, слишком часто приходится иметь дело именно с таким, вполне предрассудочным, представлением о вере, о душе и, вообще, о духовном мире, как о чём-то либо сугубо личном и интуитивном, либо заведомо алогичном и бесформенном. И это – несмотря на то, что множество деятелей науки, которых трудно заподозрить в нелогичности и необъективности, на протяжении всей истории человечества оставляли и оставляют по себе ярчайшие и подробнейшие свидетельства своей веры. Значительная часть сочинений сэра Исаака Ньютона, например, состоит из богословских (78 текстов) наряду с естественно-научными (86 текстов), алхимическими (70 текстов) и математическими (94 текста) трудами[7]. Очевидно, научный и математический склад ума нисколько не мешал великому учёному подвергать исследованию и свой собственный религиозный опыт, и накопленное человечеством богатство богословского знания. «Чёткое разделение между наукой и религией не было характерно для XVII–XVIII вв. Собственно, для Ньютона эти две сферы исследования были двумя частями единого взгляда на мир, и, в частности, изучение Священного Писания было разновидностью научного постижения законов природы, а также событий будущего», – пишет М. Леви-Рубин, сотрудник Национальной библиотеки Израиля, куда были переданы богословские труды Ньютона[8].

Некоторые из учёных, собственно, и пришли к вере в Бога этим вполне рациональным путём, однажды составив себе труд ознакомиться с естественно-научными и научно-историческими свидетельствами и подвергнув их при этом всему тому спектру исследовательских методов, которыми они с успехом пользовались в своей научной деятельности. Не без удивления некоторые из них при этом обнаружили, что таковые свидетельства, во-первых, на самом деле существуют; во-вторых, существуют в великом множестве; в-третьих, нисколько не противоречат ни друг другу, ни всему остальному их научному опыту и, наконец, что их собственное неверие зиждилось не столько на знакомстве с этими аргументами, сколько на заведомом и вполне предрассудочном их отвержении. Не случайно, свидетельства, по крайней мере, двух из них, историка литературы Клайва Льюиса и доктора биологических наук Дона Байерли, прошедших именно этим путём от скептического отношения к вере в Бога к принятию Его всем своим сердцем, умом и волей, носят схожее и довольно характерное название: «Настигнут радостью» у К. Льюиса и «Настигнут верой» у Д. Байерли[9] или, соответственно, “Surprised by Joy” и “Surprised by Faith” по-английски. Вот как описывает К. Льюис тот «сюрприз», который преподнесло ему усердное изучение свидетельств в пользу достоверности Евангельской истории: «И вот ночь за ночью я сижу у себя, в колледже Магдалины. Стоит мне хоть на миг отвлечься от работы, как я чувствую, что постепенно, неотвратимо приближается Тот, встречи с Кем я так хотел избежать. И все-таки то, чего я так страшился, наконец, свершилось. В Троицын семестр 1929 года я сдался и признал, что Господь есть Бог, опустился на колени и произнёс молитву. В ту ночь, верно, я был самым упрямым и угрюмым из всех неофитов Англии».