Девушки рассмеялись, представляя себе новые подробности такого романтического вечера.

– Что это вы здесь смеетесь, рассказывайте, – подошел Филипп и обнял Аду за ее тонкую талию.

– Над тобой, конечно, – ответила Ада и поцеловала его в слегка покрытую щетиной щеку.

– Филипп, мы тут с Адой пришли к выводу, что не стоит меня знакомить с твоими французскими друзьями, не подходят мне французы прям совсем. Разумеется, без обид.

– Что ты, Харви. Я чисто французских мужчин тоже так себе считаю, другое дело я – мама утонченная француженка, а отец – тосканец, – с гордостью, перетекающей в мягкую улыбку, ответил Филипп.

– Ох, ну теперь понятно, почему ты такая жгучая смесь, – произнесла Ада, и дальнейшее присутствие рядом с ними было уже невозможным, если только у вас нет склонностей к извращению.

Харви взяла свой напиток и поспешно подошла к компании друзей, которые у входа в бар во все горло распевали все известные им гимны. Российский в их исполнении звучал особенно грандиозно и приятно, Харви начала подпевать. К своему сожалению, кроме российского гимна, другие она и не знала. Это что? Разница в образовании? Европейцам их в школе, что ли, преподают? Или это входит в круг обязательного минимума культурного человека, подобно знанию флагов, столиц большинства государств, знаменитых писателей, композиторов и иже с ними?

Вот так в учебе, по-европейски добрых посиделках, новых знакомствах, утренних пробежках, изучении французской культуры и мыслях о своем тревожном сердце, которое не способно до конца осознать, как же прекрасен сегодняшний момент, пролетали дни Харви в Париже. Пока не настал момент, когда Харви поняла: как бы ни было хорошо в революционном, романтичном, страстном, дышащем Париже, пора было двигаться дальше. Этот город для нее – что-то вроде оазиса, встретившегося на пути измученного путника, который восполнил в нем свои жизненные силы, чтобы двинуться далее к своей цели, пусть и находящейся через многие километры пустынных дюн. Но сейчас Харви верила, что сил ее хватит на то, чтобы идти вперед, и не обязательно через дюны, ведь вполне возможно, что, пройдя дюны, она сможет проложить себе дорогу через самые красивые места планеты. В конечном счете этот город научил ее тому, что не надо стремиться в одну-единственную точку в пространстве, где физические силы переплетаются, создавая условия для абсолютного счастья. Надо просто научиться идти так, чтобы каждый шаг доставлял искреннюю радость, пусть и каждый раз немного разную. Быть счастливым – не значит бросить всего себя на достижение единственной цели и испытать краткий миг триумфа, достигнув ее. Быть счастливым – значит испытывать радость и маленький триумф почти каждое мгновение своего существования.

Несмотря на осознание необходимости идти вперед, на расставание с городом и, таким образом, с богемной жизнью, которая сложилась здесь, у Харви не хватало решительности. Проснувшись утром, прежде чем умыться и одеться на пробежку, Харви последовала своему парижскому ритуалу. Накинув тонкий шелковый халат, она вышла на классический маленький балкон спальни и дала себе несколько мгновений насладиться пробудившимся городом. Ветерок гнал волны по ткани ее халата, щекотал лицо, пытался приподнять тяжелые густые волосы, но справлялся лишь с отдельными прядками. Харви наслаждалась шумом автомобилей, запахами свежей выпечки, смехом молодых людей, спешивших на ранние занятия, жужжанием пролетевшей мимо пчелы, которая специализировалась на цветах в окнах парижан, и казалось, что лучшего города нет на всем свете. Затем Харви протянула руку ладонью вверх, как будто подставляя по-утреннему ласковому городу. Легкая ткань халата опустилась до локтя, и по руке пошли мурашки. Харви посмотрела на свою мягко протянутую навстречу неизвестности руку и почувствовала, как ветер безвозвратно уносит время с ее ладони. Пора было возвращаться домой. Харви зашла обратно в спальню, взяла свой ноутбук и купила билеты в Москву на ближайший доступный рейс.