До этого момента никогда не встречались вместе эти два слова. Никогда я не произносила “Я беременна”, и всё казалось проще, будто если молчать  —  оно исчезнет. Но теперь, когда воздух уже сотрясся, будто назад дорога закрылась, и появилось внутри сосущее чувство страха и пустоты. Понять бы от чего: от чёртовых капелек тёмно-бурой крови или от самого факта беременности.

 —  Ты… что? Тебе восемнадцать-то есть?  —  первое, что ляпнула Нина и тут же стукнула сама себя по губам.  —  Прости… прости, зайчик. Ты… как? Не важно! Ладно. Так. Ты прокладку держи, я сейчас тебе номер пустой найду и скорую вызову. Не бойся, ладно? Всё, давай… Не… не думай об этом, это ничего не значит.

Я кивнула, а Нина выскочила из туалета, чтобы вернуться меньше чем через минуту. 

 Она медленно вела меня в номер по пустым коридорам. Было уже достаточно поздно, чтобы постояльцы не бродили, и недостаточно поздно, чтобы возвращались те, кто коротал вечер в баре. 

Нина открыла одну из дверей и завела меня туда. Уложила на кровать, и тут же головокружение стало отступать.

 —  Ты зелёная вся, зайка… что же это блин. Уф. Ладно, скорая в пути.

 —  Нин, всё ок, я всё равно хотела…

 —  Что?  —  она села возле меня, протянула бутылочку с водой, которую оставляли для посетителей. 

 —  Я не планировала… его. 

 —  И что?

 —  Разве это не важно? Я не должна переживать.

 —  Должна или нет, но ты переживаешь, я же вижу,  —  пухлая тёплая ладошка Нины стала гладить меня по голове, как ребёнка, а я снова почувствовала ком в горле, который уже не так просто оказалось проглотить. 

 —  Ну и что, что переживаю… Переживу,  —  шепнула в ответ, не в силах даже смотреть на Нину, которая была такой доброй и будто бы готова была за меня радоваться.

 —  С чего ты вообще взяла, что всё решила правильно? Может…

 —  Нин,  —  я пресекла попытки уверить меня, что совершаю ошибку.  —  Я выросла в неполной семье, и единственное, чего всегда боялась, чтобы мой ребёнок жил в такой. Меня вырастил папа. Один. И я ни за что бы не отказалась от него, но мамы мне не хватало. Очень! И он мне её не заменил! И я такого не хочу. Потому что если бы я жила без него… я бы не хотела такое даже представлять. Он самое лучшее, что…  —  я сглотнула конец предложения вместе с жалостливой слезинкой и помотала головой.

 —  Знаешь что, дорогая,  —  неожиданно твёрдо заявила Нина.  —  А я вот выросла только с мамой! И хочу тебе сказать, что может папы мам заменять и не умеют, мамы вот пап заменяют превосходно!  —  и она улыбнулась. По-доброму, даже лукаво.

 —  Не смотри на меня так,  —  предупредила Нина.  —  Я серьёзно! Да, моя маман даст твоему папаше фору! Знаешь, какая боевая? И всегда мне говорила: мужики  —  слабые. Мы с ними горы свернём, а без них вдвое больше гор! Так что глупости ты городишь. Другой вопрос, что ты малолетка, и не спорь, я вижу. Тебе тут даже работать ещё нельзя! Но опять-таки… и что, что малолетка?  —  Нина будто говорила сама с собой, а я лежала и слушала вполуха её и вполуха себя. 

Почему-то страшно боялась почувствовать, что это настоящее кровотечение и вот сейчас из пары капель оно превратится в настоящий водопад, как выражалась порой Мотя. 

 —  Мне вообще кажется, что не бывает “готовых”, никто не готов и не может подготовиться! Да, рано. Да, денег нет. Да, студентка. Да, одна. Но это всё… такая проза. И я не утверждаю, что сама бы родила… вообще ни разу не утверждаю…

Нина щебетала и щебетала, а я думала о своём и думала. Скорее бы скорая. Скорее бы хоть что-то изменилось. Чего ж так страшно-то?

 —  Вы чего тут?  —  в номер заглянула белобрысая голова Лиды, второй барменши, которая присоединилась к Нине после полуночи.