Ах, этот незабываемый запах акаций, запах нашего города: сладко-сливочный весенний, когда распускается акация белая, и сказочный летний запах акации японской – софоры, что цветёт начиная с июня до осени. Большие пушистые розовые одуванчики соцветий этого дерева пахнут французскими духами. Если сорвать один цветок, мягкий и нежный на ощупь, как цыплячий пух, можно долго тянуть носом его аромат, прогуливаясь под густой тенью веток с маленькими парными листиками. Душисто-пушистую софору сажали вдоль вымощенных плитками пешеходных дорожек и асфальтовых аллей.

Мы гуляли по вечерам в сторону парка имени восточного поэта – центра города и центра культурной жизни. Там были качели, высокое колесо обозрения, лимонад и мороженое. Рядом с колесом по вечерам гремела танцплощадка, чуть вдали расположился летний кинотеатр, летник, как его называли, где крутили только взрослые фильмы без «детей до шестнадцати». От основательных зданий двух зимних кинотеатров городка с гордыми названиями «Пламя»» и «Спутник», летник отличался отсутствием крыши и мягких кресел, сидеть в нём полагалось на длинных деревянных скамьях со спинками. Чтобы хорошо было видно задним рядам, экран был дополнительно приподнят, и особая прелесть просмотра заключалась в сочетании звёздного неба и яркого экранного полотна, а звуки фильма дополнялись музыкой стрекочущих кузнечиков.

Программа прогулки у нас разнообразием не блистала: следовало обойти весь парк, останавливаясь, если встретишь знакомых, а потом в подходящей компании разместиться за столиками кафе. Детей отсаживали отдельно, каждому выдавалось мороженое в блестящей вазочке на тонкой ножке и бутылка лимонада на двоих. Мороженое было всегда одинаковым – жирный и сладкий пломбир, лимонад же имел интригу: что в этот раз подвезут. Я любила «Саяны», чернявый юркий Пашка – сын папиного друга Мити – «Дюшес», были любители «Буратино», «Ситро», «Мандарин». Мы чинно начинали с мороженого, густого, тягучего, быстро оплывавшего в вазочке киселём, потом разбавляли его лимонадом и, пару раз зачерпнув ложкой, допивали прямо из вазочки, прилепившись губами к холодному краю и зажмурившись от удовольствия. Лимонадные этикетки мы забирали с собой, они легко отделялись и хранились потом в коробках вместе с другими предметами собирательства: календариками, сухими жуками-носорогами и камнями «куриный бог» с дыркой посередине. Справившись со сладким, Пашка сообщал родителям пароль «гулять», и, получив отзыв «только недалеко», командовал нам выступать на штурм акации возле кинотеатра, чтобы посмотреть короткий киножурнал, что всегда показывали в начале любого фильма. Хорошо, если это была не скучная документалка про спортивные и производственные достижения, а «Ералаш», «Фитиль» или мой любимый «Хочу всё знать», из которого я на всю жизнь усвоила, что «орешек знаний твёрд, но мы не привыкли отступать». Взобравшись на акацию, мы почти ничего не видели, высокие стены кинотеатра загораживали обзор, но прекрасно слышали происходящее на экране. А ещё, сидя на дереве по весне, можно было поедать сладковатые цветы белой акации, срывая сразу кисть, и потом отщипывать от неё похожие на фонарики с жёлтой маленькой лампочкой внутри, пахнущие мёдом цветочки.

– Только не глотайте! – поучал девочек толстый Эдик Шнайдер, – надо пожевать и выплюнуть!

– Молчи, фашист! – Пашка затыкал Эдика, когда хотел, одной фразой.

Эдик краснел и надувался:

– Я не фашист! У меня мама русская!

– Ты по отчеству кто? Адольфович! Вот и заройся, гитлерюга!

Да, с отчеством Эдику не повезло. У других немецких ребят папами были Людвиг, Эрик или Аскольд, их тоже могли обозвать фашистами, но гитлером звали лишь Эдика, щекастого увальня, задумчивого мямлю. Глаза его сразу наливались слезами, он мог выкрикнуть что-то защитно-неубедительное, после чего отворачивался и замолкал, но не убегал и не лез в драку. Спина Эдика интереса у обидчиков не вызывала, и он странным образом продолжал быть всегда в компании, иногда проявляясь полезными медицинскими знаниями – нахватался от мамы-врача. У Эдика была старшая сестра Ида и многочисленные немецкие родственники, они разводили индюков и уток, и когда устраивали во дворе своего дома именины, угощали паштетом из птицы невероятного вкуса.