Хотя, кто знает, какие бы иные испытания подкинула мне богиня? Я не произношу это вслух, но порой так и тянет задать вопрос: «Если снаряд не падает дважды в одну воронку, то какого дьявола мне так везет попадать под прицельный шквалистый ливень пуль?»

– В истинные, Джек, – Солана поворачивает голову и смотрит прямо, не отводя взгляд. – По возрасту ты годишься мне в истинные, – повторяет убежденно. – И неважно, что вы с Джейкобом почти ровесники.

Ухмыляюсь, качнув головой.

А вот и еще одна отличительная черта моей девочки. Она не идет на компромиссы. Если считает что-то важным, своим, верит в это всем сердцем – движется вперед уверенно, теряя мягкость и гибкость, присущие её натуре. Не меняет мнение, не отступает, не лавирует.

Стоит вспомнить, сколько раз я разыгрывал перед ней концерты с другими самками, а когда те не могли справиться с задачей, то переключался на человечек. Как я настойчиво ее отталкивал, ранил, выставлял себя форменным мерзавцем и отрекался от нашей парности.

Но она не сдавалась.

Сжимала зубы и отказывалась обращать внимание на кого бы то ни было иного. Отказывалась рассматривать отношения с другими двуликими. Настойчиво оставалась одна, игнорируя массовые предложения об ухаживаниях и замужестве.

– Расскажи всё, – просит, засовывая руки в карманы толстовки.

Мы идем по аллее на расстоянии метра друг от друга. Я неосознанно копирую ее позу, пряча сжатые до побелевших костяшек кулаки в карманах худи, потому что даже метр – это много. Хочется совсем близко, за руку, плечом к плечу или теснее.

– Я родился в южном пределе. Отец был военным, погиб на задании, когда мне исполнилось тридцать. Мать после него продержалась лишь несколько месяцев. И те были не жизнью, а агонией, – кривлюсь, вспоминая, как за пару недель из жизнерадостной, самой счастливой на свете женщины Ситара Торова превратилась в тень себя прежней, разучилась улыбаться, перестала есть и спать, замкнулась и… жуткое время. – Дольше не выдержала, ушла вслед за ним.

– Истинные?

Солана моментально оказывается рядом, ныряет рукой в мой карман и, перехватив ладонь, участливо ее пожимает. Вот она – поддержка без красивых слов. Жест, идущий от сердца.

– Верно, – киваю, отвлекаясь от изучения местности.

– Ты поэтому решил стать военным? Пошел по стопам отца?

– Да. В одной из горячих точек познакомился с Мишулом Иматовым, – не отпуская, прямо в кармане цепляю ее пальцы своими, – так вышло, что и моя, и его группы одновременно защищали Южный Кабажак. Мы договорились, что я со своими парнями вывожу мирных жителей, а он и его подразделение нас страхуют. Все шло отлично до того момента, как у диких пришло подкрепление. Дальше начался ад. Мы держали осаду две недели, пока к нам прорывались свои. В итоге население отстояли, – усмехаюсь, – а мы с Мишулом стали друзьями.

Топот за спиной отвлекает. Оборачиваюсь и, прижав истинную к себе, отвожу в сторону, чтобы бегущие трусцой спортсмены ее не зацепили. Двое парней и девушка между ними, благодарно кивнув, проносятся мимо.

Еще раз осматриваюсь и, удостоверившись, что нашему разговору вновь никто не мешает, возобновляю движение, утягивая за собой Солану и приноравливаясь под её короткие неторопливые шаги.

– Те две недели, – продолжаю прерванный рассказ, – нас сплотили. Как и похожие судьбы. Иматов тоже потерял в юности родителей, но в отличие от меня у него на попечении осталась младшая родная сестренка. Дарха. Она жила с прабабкой в Южанске и часто слала брату рисунки и письма, а тот показывал мне.

– Вы сдружились и стали служить вместе?

Смит задает очень точный вопрос.