Таллури удивленно подняла брови:

– Как это «сама»? Не понимаю.

– Что ж тут непонятного? – удивилась Рамичи. – Не было, не было песни, а потом ты взяла и придумала. Сочинила.

– Я поняла, – кивнула Таллури. – Здесь это называется, кажется, «поэт, поющий свои стихи», что-то вроде этого?

– А у вас?

– Теперья должна говорить: «Там, в Гиперборее», – она махнула рукой на север. Фраза по-прежнему царапала сознание. – В Гиперборее зазорно присваивать себе песни.

– Почему это? – выдохнули все разом.

– Древняя традиция и неписаный закон.

– Объясни же! – нетерпеливая Рамичи дернула ее за руку.

– Песня – это душа: любовь и страдание, радость и печаль, воодушевление и растерянность – все, что трогает любое сердце. Волны этих эмоций наполняют собой всю вселенную. Они – везде. Они – для всех, принадлежат всем. Всем, кто их переживает. Слова можно брать… – она запнулась на мгновение, попытавшись пояснить мысль обнимающим пространство жестом, и закончила: —…из воздуха!

Климий вдруг хлопнул себя по лбу, а заодно пихнул кулаком в плечо брата:

– Конечно же! Вспомни – этот закон есть и у альвов: песни не имеют автора. Или, точнее, автор – мир вокруг и духи творчества. А всего лучше – Единый Бог и любовь.

– У альвов? – Рамичи с округлившимися глазами чуть не на четвереньках подобралась к нему поближе. – Разве альвы – не вымершая раса?

Братья неожиданно расхохотались. Климий, еле переводя дух от смеха, выговорил:

– Типичное дремучее заблуждение! И кто только сеет такое?

Необидчивая Рамичи ждала пояснений, терпеливо переводя взгляд с одного брата на другого.

– Альвы – ушедшая, вернее, уходящая раса, а не вымершая.

– Куда уходящая? – последовал быстрый вопрос.

Климий вздохнул и переглянулся с братом:

– Как бы им объяснить? Ну, скажем так: знаете ли вы о существовании невидимых пространств, иных миров?

Рамичи и Таллури так неуверенно кивнули, что у Климия, похоже, пропала охота объяснять.

– В общем, – заключил он, – туда они и ушли. Почти все. Но многие альвийские роды еще остаются на нашем плане. Довольно с вас для начала, – он махнул рукой. Но вдруг спохватился: – Постой, я не разобрал, что это были за образы – «маленькое животное» и «пирамидка»? Ты передала их явственно, но я все же не понял смысла.

– «Маленький дикий зверек, служащий божеству», – объяснила Таллури, – так переводится мое имя с нашего древнего наречия. А «пирамидка» – это кристаллическая игрушка, которую мне подарил один незнакомый человек. Вот, – она сняла с шеи и протянула ему оплетенную в тонкую, но надежную сеточку из кожаных шнурков макушечку пирамидки, которую теперь всегда носила на груди, уложив оставшиеся части в надежный полотняный мешочек.

Все заинтересованно склонились над кристаллом на ладони Климия.

– Что это? – Рамичи убрала со лба золотистую челку, чтобы не мешала смотреть.

– Вот тебе доказательство, что альвы еще с нами. Кажется, это альвийская игрушка? – предположил Нэфетис.

– Именно, – подтвердил Климий. – Потрясающая вещь. И очень древняя! Покажи ее как-нибудь целиком, хорошо? – он вернул макушечку владелице и вдруг взглянул на нее по-особому: – Мне очень понравилось твое древнее имя. Оно словно составляет часть тебя. Сокровенную часть тебя.

– Тот человек, что подарил мне альвийский кристалл, – вспомнила Таллури, – назвал меня так, не зная ни меня, ни моего имени. Не зная даже о моем присутствии в убежище Энгиуса.

И она рассказала им эту часть своей истории.

– Можно я тоже буду тебя так называть? – спросил Климий. – Хотя бы иногда?

– Только в обмен! – тут же предложила Таллури. – Мне трудно бывает верно произнести ваши имена, там мало… – она подобрала слово, – …певучих звуков. Можно я сокращу – Лим и Нэф? Так ярче слышно.