– «Ярче слышно»! Здорово, я согласен! – откликнулся Нэфетис.

А Климий неожиданно протянул руку и утер ей нос, перепачканный ежевикой. И сразу, словно испугался своего братского порыва, вскочил и пошел к воде. За ним побежала искупаться Рамичи. Когда они отплыли достаточно далеко, Нэфетис перевернулся на живот и, глядя вслед брату и своей ведомой, негромко проговорил:

– Климий – замечательный и заботливый брат и верный друг. Может быть, он излишне сдержан, но у него глубокое и терпеливое сердце. Я знаю, он мечтает о жреческом служении. И быть другом и наставником юной девушки для него – сущее мучение. Это против всех его устремлений. Постарайся понять это и простить за минуты досады. Но не смущайся, наши наставники лучше знают, что нам нужно для работы над собой и в чем наше жизненное призвание. Мы им доверяем.

А еще есть наша собственная интуиция – мышление сердца. Вы подружитесь, я уверен. Вы даже чем-то похожи: задумчивые, серьезные.

– Как похожи вы с Рамичи: такие жизнерадостные, открытые, веселые! – улыбнулась Таллури.

– Да… Наверное, – отчего-то смутился Нэфетис.

– Почему ты не говоришь при ней, что ты ее ведущий?

Нэфетис смутился еще больше:

– Вдруг ей не понравится?

– Только что ты со значением и даже пафосом рассуждал, что наставники знают лучше вас и их советы весьма ценны. Так?

– Так. А все-таки… Вдруг ей самой это не понравится?! Это будет значить, что она… что мне… – он запнулся и поторопился добавить: – Солнце клонится к западу. Я позову их. Климий! Рамичи! Пора!

– Какая вышла странная и удивительная встреча! – восклицала Рамичи, расчесывая перед сном свои кудри.

Гребень двигался по волосам стремительно и бестолково – Рамичи беспорядочно перекладывала его то в правую, то в левую руку и думала о чем-то, явно не связанном с ее вечерним туалетом. На гребне оседало все больше золотистого «пуха».

– Я опасаюсь за твою гриву, – заметила Таллури.

– Да?.. – Рамичи не обратила на замечание никакого внимания, мечтательно щурясь, и произнесла самой себе: – Завтра еще пойдем.

– К Университету?

– А? – очнулась подружка. – Я имею в виду – на дружескую прогулку.

– Так каждый день можно? – перегруженная впечатлениями Таллури уж и не знала, вместит ли еще.

– Нет, каждый день нельзя, – вздохнула Рамичи. – Во– первых, учеба, – она загнула палец, – во-вторых, время для подготовки, размышлений и медитаций, – она загнула второй палец, а за ним – третий: – А еще есть государственные и религиозные праздники! А еще мы посещаем Храм и многое-многое другое. Ребята бывают заняты на полевых изысканиях и работах. Но завтра, – она со значением подняла указательный палец, – завтра они свободны!

– А послезавтра? – на всякий случай спросила Таллури.

– А вот послезавтра – нет! – новый вздох. – Послезавтра они отправляются на какие-то древнеисторические руины. Там у них научная работа, поиск чего-то, анализ почвы, что-то еще, я не все поняла, – Рамичи опять взмахнула черепашьим гребнем – золотистые локоны едва успевали свиться обратно в колечки между взмахами беспощадной руки.

За окном, сквозь густую листву дикого винограда, пробивались последние лучи закатного солнца. Таллури смотрела на игру пурпурных световых пятен на стене, на перетекающие по комнате мягкие тени, и картинки истекшего дня хаотично мелькали в ее сознании, непоследовательно сменяя друг друга.

Мелькание гребня подружки мешало Таллури воспроизвести и запечатлеть в памяти главное, что произошло за истекший день. Она прикрыла глаза. Перед мысленным взором встала ослепительная в своем величии пирамида Университета, весь в бело-розовых и кремовых лотосах канал, безупречной прямой линией рассекающий надвое парк, и сам парк, переходящий незаметно в лес, и озеро в лесу.